временем Филипп VI принял Давида II и его королеву и поселил их в Шато-Гайяр, большой крепости в низовьях Сены, которую английский король построил за полтора века до этого для защиты другого французского герцогства от посягательств Капетингов. Здесь им предстояло прожить семь лет, поддерживаемыми нерегулярными денежными посылками от своих сторонников в Шотландии и субсидиями Филиппа VI, черпая достоинство из окружающей обстановки и небольшого двора шотландских церковников и чиновников[196].

Это дело стало примером всех классических пороков торжественного посольства: послы плохо проинформированы, инструкции отстают от событий, а неудача миссии унизительна и публична. История посольства Стратфорда и унизительное его завершение стали благодатными источниками национального непонимания и недовольства. По возвращении архиепископ дал наглядный отчет об этом собранию высокопоставленных лиц в Лондоне, а прощальные слова Филиппа VI вошли в мифологию французской непримиримости. Английское народное мнение считало, что Филипп VI сказал: "Не будет совершенного христианского мира, пока король Франции не сядет посреди Англии, чтобы судить три королевства — Англию, Францию и Шотландию". Французы, в свою очередь, считали, что Эдуард III ответил, что он "никогда не успокоится, пока не возьмет Шотландию под свою длань". Последствия были достаточно серьезными даже без патриотических преувеличений. До этого момента Филипп VI никогда не отказывался наотрез рассмотреть вопрос о восстановлении Эдуарда III в его потерянных владениях в Аквитании. Теперь он фактически отказался, потому что выдвинул условие, которое Эдуард III не мог выполнить, не сместив Баллиола и не отказавшись от своих завоеваний в Шотландской низменности. То, что требовал Филипп VI, не было бы принято английским баронством, даже если бы сам Эдуард III был склонен уступить ему. Спустя несколько месяцев после этого французский посол при папском дворе попытался объяснить Папе, что Филипп VI не может без позора отказаться от обязательств, которые его предшественник взял на себя по Корбейскому договору. Папа ответил на это словами леденящей душу проницательности. Франция была богата, сказал он, и ее богатства были желанны для ее противников. Не существует ли определенного риска, что Эдуард III возьмет пример с Филиппа VI, и не найдет союзников среди множества недовольных как во Франции, так и за ее пределами?[197]

* * *

На юге Франции атмосфера резко изменилась после провала посольства Стратфорда и ссоры из-за Шотландии. Англо-французская комиссия, назначенная в соответствии с условиями договора 1331 года, медленно продвигалась к выполнению своей огромной задачи в скромной обстановке доминиканского монастыря в Ажене. Работа проходила на удивление дружелюбно. Действительно, члены комиссии совместно предложили своим правительствам изменить круг их полномочий, чтобы они могли восстановить справедливость в отношении тех жителей Аквитании, которые были перемещены во время Войны Сен-Сардо, а не только тех, кто был перемещен после нее. Это предложение было очень выгодным для Эдуарда III, на что ему не преминули указать английские комиссары. Хотя оно не давало ему права на владение потерянными провинциями, оно возвращало его подданным их владения, создавая ему друзей и союзников в регионе, который он надеялся рано или поздно отвоевать у Филиппа VI. Перед злополучным посольством Стратфорда Филипп VI согласился назначить новых комиссаров с необходимыми полномочиями, и с явной неохотой он действительно сделал это в начале июля 1334 года, примерно через две недели после отъезда Стратфорда. Несомненно, ему сказали, что есть и другие способы помешать работе комиссии[198].

Новые члены комиссии собрались 29 сентября 1334 года в монастыре кармелитов в Лангоне и сразу же перешли к препирательствам по процедурным и содержательным вопросам. Были ли указы о назначении комиссаров составлены в надлежащей форме? Распространялись ли их полномочия на всю Аквитанию или только на Ажене? Каков должен быть порядок их работы? Некоторые из этих вопросов были тривиальными, но далеко не все. Вначале французские комиссары заинтересовались делом о замках Бланкфор и Верин, которые принадлежали по наследству графу Арманьяку. Графу не дали вступить во владение ими в 1325 году якобы потому, что Эдуард II пожелал рассмотреть действительность завещания последнего владельца, а на самом деле потому, что Арманьяк, основные земли которого лежали за пределами герцогства, считался смутьяном, другом и союзником французской короны. Французские комиссары потребовали отдать оба замка. Это был небольшой спор, представляющий в своей классической форме дилемму английского правительства Гаскони. Эдуард III был явно не прав, и его собственный сенешаль советовал ему уступить. Но Бланкфор был важной крепостью, недавно укрепленной, на северной окраине Бордо. Не могло быть и речи о том, чтобы допустить возможность получения наследства Арманьяком и передать этот замок в руки потенциального врага. Это дело внесло хаос в работу комиссии. В октябре 1334 года один из французских членов комиссии, по слухам, наведывался в Париж, чтобы организовать конфискацию графства Понтье, принадлежавшего Эдуарду III, до тех пор, пока эти два замка не будут отданы. Позже сообщалось, что его коллеги вымогали клятвы верности королю Франции угрозами экспроприации, изгнания и смерти. Очевидно, как писал Эдуард III английским комиссарам, их французские коллеги руководствовались "больше собственными капризами, чем судебными доводами"[199].

15 ноября 1334 года Эдуард III обратился с более мягким протестом к королю Франции. По его словам, он, как и любой другой человек, стремился к прочному миру, но было нереально надеяться на мир, если Филипп VI не был готов рассмотреть его жалобы и жалобы его подданных. Требовался полный пересмотр существующих договоров и конвенций между двумя королями, а также возобновление более детальной работы совместной комиссии в Аквитании. Письмо показывает растущее понимание Эдуардом III и его советниками того, что предыдущие дипломатические усилия пошли не так[200]. Ответ Филиппа VI не сохранился, но, вероятно, он был созвучен его действиям. Он не видел необходимости уступать то, чего не требовал его закон. Работа комиссии затянулась на следующий год, а затем прекратилась. Было составлено большое количество отчетов, приняты временные меры по некоторым спорным объектам, но не было отдано ни одного распоряжения о реальной реституции. Это был полный провал. Последствия этого тупика были потенциально очень серьезными. Ведь по одному из наиболее недобросовестных пунктов договора 1331 года любой тупик в работе совместной комиссии должен был разрешаться путем передачи спорных дел в Парижский Парламент. До сих пор Филипп VI прилагал реальные усилия, чтобы сдержать энтузиазм Парламента в рассмотрении гасконских апелляций. Но с 1335 года и далее гасконские тяжбы стали попадать туда во все большем количестве[201].

* * *

Теперь руки Эдуарда III были связаны нежелательным возрождением дела Брюсов в Шотландии, поощряемым и, как считалось, финансируемым Францией. Проверить это мнение невозможно, но оно правдоподобно. В июле 1334