– Вы – Каретников?!

– Именно так, – кивнул тот. – Илья Викторович Каретников.

– Онколог? – уточнил Пушнин.

– Онколог-гастроэнтеролог.

– Но это… невозможно!

Краско успокаивающе похлопал его по плечу.

– Ну-ну, дружок, – произнес он, – к счастью, ваша ситуация не безнадежна. Слышали, что сказал мой юный друг?

– Что, собственно, происходит? – спросил Каретников. – Я знаю, Семен Игнатьевич, что вы любитель говорить загадками, но не пора ли приподнять завесу тайны?

– А происходит то, Илюша, что кто-то, назвавшийся твоим именем, поставил Анатолию Андреевичу страшный диагноз и предрек максимум несколько месяцев жизни. Первая порция исследований, которую я тебе показал, сделана здесь, в моей больнице. А другую якобы провел ты.

– Но это же анализы разных людей! – воскликнул Каретников. – Даже студент не смог бы ошибиться!

– Вот и я говорю, что речь не об ошибке! Постарайтесь припомнить день, когда вы впервые пришли к «доктору Каретникову», Анатолий Андреевич. Важно все: когда состоялась встреча, сколько раз вы у него консультировались и как он выглядел, разумеется!

Пушнин был уверен, что тот день не забудет никогда. Его давно беспокоили боли в области желудка, но он не доверял врачам и не любил ходить по больницам. Тем не менее боли усиливались, и скрывать их Пушнин уже не мог. Однажды у него случился приступ в присутствии совета директоров, и Артем Лагутенко посоветовал ему обследоваться. Пушнин понятия не имел, как это устроить, так как ни разу в своей сознательной жизни не обращался к врачам и смертельно их боялся. Последний визит в поликлинику он нанес, наверное, лет в десять – да у него даже карточки медицинской не было! Артем сам записал его на прием. Врач в поликлинике назначила необходимые анализы. Через несколько дней она сама ему позвонила и сообщила, что результаты ее беспокоят. Пушнин запаниковал и снова обратился к Лагутенко. Мать Артема умерла от рака поджелудочной железы, однако ее врачу удалось значительно продлить ей жизнь. Специалиста звали Илья Каретников. Артем взялся сам поговорить с ним и устроить консультацию, что оказалось делом непростым, так как очередь к нему была огромной и консультации расписаны на полгода вперед. Услышав от врача поликлиники слово «онкология», Пушнин не поверил собственным ушам. Такое кого угодно напугало бы до смерти, и в подобной ситуации люди соглашаются на все. Возможно, если бы Пушнин чаще ходил в поликлинику и был более сведущ в делах, касающихся здоровья, он бы удивился, получив звонок на дом от врача, видевшего его всего однажды. Удивило бы его и то, что ему не предложили провести анализы повторно, как обычно поступают в таких случаях: всегда возможна ошибка, а диагноз слишком серьезен, чтобы его ставить так легко. Но тогда Пушнина по-настоящему обеспокоило только слово «онкология», и за ним он не заметил других странностей. Войдя в кабинет с табличкой, на которой значилось: «И. В. Каретников», Анатолий Андреевич увидел немолодого, седого, весьма представительного мужчину в роговых очках, который поднялся ему навстречу. Саму беседу Пушнин запомнил плохо: доктор сыпал медицинскими терминами и тыкал толстым пальцем в какие-то документы, разложенные на столе.

– До чего же вы наивны, батенька! – воскликнул Семен Игнатьевич, дослушав до этого места.

– Да уж! – подхватил Каретников. – Вы же деловой человек, судя по всему, так почему просто не открыли Интернет и не посмотрели отзывы на форуме больницы? Там и фото мое есть, между прочим!

Действительно, как же он не подумал о самом очевидном?! Это невозможно объяснить ничем, кроме наваждения: видимо, страх перед ужасающей новостью оказался так силен, что перевесил здравый смысл. Беспомощность, которую испытывает пациент перед лицом болезни, не поддается логике.

– Кроме того, – продолжал Краско, – существует определенная процедура, когда человеку ставят подобный диагноз. Во-первых, больного ставят на учет в онкодиспансере. Даже если случай безнадежный, ему оформляется инвалидность! А вы даже не попытались обратиться к другому врачу, поверили первому встречному… Вы, конечно, не помните, в какой день все это произошло?

– Не помню, – согласился Пушнин, – но могу проверить. – Он вытащил органайзер, с которым никогда не расставался. – Так, это случилось чуть больше двух месяцев назад, двадцать второго… во вторник. Да, точно: вторник, одиннадцать утра.

– Я бываю в больнице по понедельникам, средам и пятницам, – сказал Каретников. – По вторникам и четвергам у меня лекции в Первом медицинском институте с десяти до четырех. Я понятия не имею, кто принимал вас во вторник!

Несколько минут все молчали, потрясенные чудовищностью сделанного открытия. Представить, чтобы какой-то врач намеренно ввел пациента в заблуждение, казалось невероятным! Наконец, доктор Краско прокашлялся.

– Я так понимаю, что это дело уголовное, – сказал он. – Мы должны довести до сведения соответствующих органов все, что нам известно.

– А что именно говорил вам этот лже-Каретников? – поинтересовался Илья Викторович.

– Ну, – протянул Пушнин, пытаясь припомнить, – например, что рак поджелудочной железы опасен тем, что его практически невозможно обнаружить на ранних стадиях. Он проявляется, когда уже, как говорится, поздно пить боржоми… Говорил, что при этом заболевании возникают мучительные боли, которые начнут постепенно усиливаться… Да, он сказал, что в моем состоянии бесполезно прописывать радио- или химиотерапию.

– Но хоть что-то он прописал?

Пушнин снова полез в ежедневник и, открыв нужную страницу, протянул Каретникову.

– Так… – пробормотал он. – Потрясающе! Семен Игнатьевич, впервые вижу, чтобы раковых больных лечили невероятным количеством различных обезболивающих, которые никогда не назначают вместе. Слава богу, что он вам морфин не прописал! Но я так полагаю, он и не мог этого сделать, потому что наш «коллега» – не врач. Из всех лекарств, имеющих отношение к онкологии, я вижу только «сегидрин». Его прописывают при лучевой или химиотерапии для облегчения состояния больных. Плакат про этот препарат висит в моем кабинете, так что при желании можно срисовать название оттуда. Я надеюсь, вы не успели употребить все эти рецепты? – спросил он, обращаясь к Анатолию Андреевичу.

– Я принимал обезболивающие по мере необходимости. Что толку пить лекарства, если тебе говорят, что жить осталось несколько месяцев!

– Опишите-ка еще раз этого «доктора», – попросил Семен Игнатьевич.

Пушнин повторил свое описание, пытаясь припомнить детали.

– Не представляю, кто бы это мог быть! – воскликнул Каретников.

– Ты думаешь, это кто-то посторонний? – спросил Краско.

– Напротив, это явно некто, работающий в нашей больнице. Посторонний не смог бы заполучить ключ от моего кабинета! Кроме того, он должен знать мое расписание, чтобы смело рассиживаться там, будучи уверенным, что я не появлюсь… Но я не могу вспомнить никого, кто соответствовал бы вашему описанию, – закончил он, обращаясь к Пушнину.