У самых ворот какой-то татарчонок проскочил мимо и, задев Леньку плечом, выпалил:

– Сталина порезали! Слышал?

– Что-о?

– Сталина порезали, вот так, – татарчонок два раза чиркнул по горлу ребром ладони.

– Как? Насмерть?

– А то! – зло хихикнув, татарчонок покатился своей дорогой в сторону рабочих бараков, а Ленька, едва дыша от ужаса, устремился к Давлету и Гульджан.

– Вы знаете? Вы все знаете и стоите? Что же такое делается! Что теперь будет?

Смоляные горячие глаза Гульджан, казалось, прожгли самые чернильные сумерки. Лицо ее в опушке инея на платке и выбившемся ежике чуть отросшей челки было не просто злым. Гульджан походила на кобру, раздувшую капюшон перед броском, и точно: губы ее разверзлись, и изо рта показалось черное раздвоенное жало:

– Это все ты! Ты Сталина порезал! – Она с силой толкнула Леньку в плечо, так что он едва устоял на ногах.

– Я-а? Ты что говоришь?

– Кроме тебя некому. Ты – сын врага. Это всем известно.

– Немцев ждешь со своей мамашей, – вставил Давлет, и братья Гульджан от мала до велика сомкнулись вокруг Леньки плотным кольцом.

– Да как я мог Сталина порезать? – произнес растерянно Ленька и будто уже оправдываясь. Нелепое обвинение просто не умещалось у него в голове. – Я же все время… в школе был.

– Мы все в школе были. Ну и что? – наступала Гульджан.

– Немцы придут, ему будет что предъявить: вот, смотрите, как я разделался с ним! – подначивал Давлет.

Мир покачнулся. Перед глазами поплыла школа, старые яблони во дворе, заиндевевший бюст Ленина посереди заснеженной клумбы. Ленька невольно отметил, что Владимир Ильич отрастил пушистую бороду и стал похож на Деда Мороза… Потом Ленька догадался, что все это – просто дурной сон. Нет, в самом деле, как такое могло в голову прийти, что он разделался с товарищем Сталиным? Ножом перерезал горло, как барану, что ли? Товарищ Сталин – он же в Москве, отсюда его никак не достать, неужели они не понимают? Вот, стоит только закрыть глаза и громко крикнуть, как сон исчезнет и он очнется в своем флигельке на кушетке возле плиты. Наверное, он просто заснул, раскочегарив эту чертову плиту, и слегка угорел… Мама! Сейчас придет мама, и сон развеется, и Гульджан снова станет розой души, а не злобной коброй.

Ленька так и сделал: крепко зажмурился, но вместо «Мама!» заорал что есть мочи: «Кит кюттэ!» Давлет опрокинул его в сугроб, сверху злыми сгустками тьмы обрушились братья Гульджан, посыпались удары:

– Сын врага народа! Получай!

– Кит кюттэ! Кит Кюттэ! – Ленька, поджав под себя коленки и накрыв голову руками, уже не пытался защищаться. Особенно больной удар пришелся в ухо, и Ленька опять вскрикнул…

– Эй, стойте! – сквозь плотный белый морок прорвался новый, низкий голос. – Что вы делаете?

Мучители мигом брызнули по сторонам, Леньку перевернули на спину и усадили на ступеньки крыльца.

Перед ним на корточках сидел Вениамин Андреевич в съехавшей набекрень ушанке, а рядом маячил высокий незнакомый военный, то есть Ленька сперва так решил, что военный. У него еще сильно скрипели сапоги, когда он прохаживался взад-вперед. Очнувшись и переведя дух, Ленька понял, что офицер – сотрудник НКВД.

– Дяденька, – выдохнул Ленька. – Это не я Сталина порезал, честное пионерское слово!

– Ну-ка, вставай, пострел. – Вениамин Андреевич помог Леньке подняться. – Пойдем-ка в кабинете поговорим.

Коленки еще дрожали. Проходя длинным коридором к кабинету директора в сопровождении офицера НКВД, Ленька думал, что бояться ему ну совершенно нечего! Пусть хоть целый взвод НКВД будет его допрашивать. Потому что у него и в мыслях не было ничего плохого. А что касается товарища Сталина… Нет, не могли же так просто средь бела дня порезать товарища Сталина. И где? В Москве. В Кремле! Что такое говорят эти дети? Это не просто неправда, это, это… И вдруг его поразила внезапная догадка: а что если существует несколько Иосифов Виссарионовичей? И одного из них сегодня убили. Ну, того, который направлялся по Волге в город своего имени?..

– Давай-ка обсохни для начала, – директор помог Леньке стянуть изгвазданную снегом тужурку и тут же по-домашнему уютно пристроил ее на стуле возле «буржуйки». – Садись, погрейся.

Придвинувшись вплотную к горячей печкиной пасти, Ленька уселся, поджав ноги под табурет и втянув голову в плечи.

Офицер НКВД тем временем устроился за директорским столом, распластал перед собой чистый лист бумаги… И тут Ленька наконец заметил портрет товарища Сталина, который давеча висел в зале на фоне красного задника. Теперь этот портрет, полунебрежно оставленный в уголке, был крест-накрест порезан острым ножом или даже бритвой! Так вон оно что! Ленька почти слышно облегченно вздохнул.

– Не детская это шалость – вождя кромсать, – уловив его взгляд, произнес Вениамин Андреевич. – Можешь даже не оправдываться. Я знаю, что мои пионеры тут ни при чем!

Последняя фраза явно предназначалась офицеру НКВД. Вениамин Андреевич даже рубанул воздух ладонью.

– А как насчет наступления немцев? Тоже не пионерское дело?

– Ну, по глупости ляпнул кто-то. Каждого опрашивать не станешь, да ведь еще и не каждый скажет…

Следователь, прикрыв глаза, неторопливо кивнул, то ли соглашаясь с директором, то ли обдумывая что-то свое, потом неожиданно обратился к Леньке:

– Вот ты, например, мальчик, что имеешь сказать по поводу?.. Тебя как зовут?

– Л-ле… Леонард… – выдавил Ленька.

– Откуда такой? Из ссыльных? – оживился следователь.

– Нет, я тут родился.

– Ладно, – следователь вернулся к интересовавшему ему эпизоду. – Итак, что тебе известно… об испорченном портрете вождя?

– Ничего. Я только сейчас понял, в чем дело. Шел в школу, а мне говорят: Сталина порезали… – на последних словах Ленька проглотил комок страха, застрявший в горле еще при встрече с Марьей Петровной.

– Сталина порезали, – недовольно подхватил следователь. – Чтобы я этого больше не слышал. Враги нанесли ущерб школьному имуществу. И этих врагов нужно вывести на чистую воду! Ясно?

– Ясно, – сказали одновременно Ленька и Вениамин Андреевич.

– Кстати, зачем ты под вечер отправился в школу? Уроки ведь уже кончились.

– Краску попросить.

– Краску? – в голосе следователя сквозанул искренний интерес. – Зачем тебе краска? Плакат хотел нарисовать?

– Н-ну, да… То есть надпись на ленте: «Все для фронта». Маскарадный костюм…

– Маскировочный костюм? – на ходу переиначил следователь.

– Маскарадный! – вмешался Вениамин Андреевич. – Мы конкурс объявили на лучший маскарадный костюм. Должна же радость хоть какая-то у детей быть, господи!