Она лежала, свернувшись клубком на диване, а он сидел рядом, положив руку на рыжий затылок. Может быть, это тот лисенок, из его детства? Может, то была маленькая лисичка? И теперь она родилась на свет заново — в облике рыжей девчонки? По фамилии Лис, Ивга Лис…

— Никто тебя не обидит.

— Правда?..

…И теперь он должен искупить ту свою детскую беспомощность? Сколько ведь раз в мыслях взламывал клетку, уносил рыжего в лес, выпускал… А это ведь не лисенок. Человек… и очень неплохой.

Он склонился над ней. Обнял. Осторожно прижал к себе, сосредоточился, пытаясь окутать ее своим спокойствием. Расслабить.

— Ведь… насильно меня не инициируют?

— Нет. Никогда.

Она рассмеялась — нервно и одновременно облегченно:

— Так чего же я… боюсь?

— Все будет хорошо.

— И Назар…

Имя вырвалось, кажется, помимо ее воли; она вдруг перестала дрожать. Замерла, заглянула Клавдию в глаза, так глубоко, как могла.

— Назар… меня… не бросит?..

Секунду он колебался, решая, соврать или нет; она вдруг быстро и испуганно зажала ему ладонью рот:

— Не отвечайте…

И смутилась. Отдернула руку. Отвела глаза.

— Ивга, — сказал он, чтобы отвлечь ее от ненужных мыслей. — Расскажи мне — ты откуда? Где ты жила раньше?..

Она долго молчала. Клавдий чуть отстранился, но руки с ее затылка не убрал.

— Селение… Тышка. Ридненской области.

* * *

…Мальчишек было трое. Девчонок — четыре; пятая стояла на коленях, потому что толстая рыжая коса ее была надежно зажата в оцарапанном мальчишечьем кулаке.

— Это родинка.

— Дура! Это и есть ведьминский знак! В родинке волоски должны быть, а тута нету!..

— Дай мне посмотреть! Ну дай же!..

— Шакалы, — сквозь слезы сообщила рыжая девчонка. — Свиньи подрезанные, салотрясы, собачьи дерьмовники…

Тот мальчишка, что держал косу, оскалился и дернул. Девчонка резко втянула в себя воздух, но не проронила ни звука.

Платье на ее спине было расстегнуто от шеи до пояса. И мучители без стыда задирали коротенькую нижнюю рубашку.

— Ведьминский знак, если огоньком прижечь, так не больно… — сообщил младший из мальчишек, толстощекий очкарик.

— Свиньи собачьи дерьмовые…

— Заткнись, ведьма… Вот это знак?

— Нет, это синяк… Знак — вот он, возле лопатки…

— Ух, ты…

Чиркнула спичка; девчонка взвизгнула и ударила мучителей ногами…

* * *

…Ивга содрогнулась.

— Вот скоты, — сказал инквизитор.

Ивга пыталась успокоить дыхание. Она забыла, забыла, забыла, она не то что рассказывать — вспоминать об этом давно уже разучилась, а теперь картинка встала как живая — она видела разломанный ящик, валявшийся на заднем дворе школы… С одним торчащим гвоздем. Траву, сминаемую их башмаками. Холодную твердую землю под щекой…

— Вот скоты, однако…

Ивга прерывисто вздохнула:

— А правда… этот знак?..

— Что — знак? Может быть, может не быть… Многие девочки рождаются с отметинками на теле. Если остается на всю жизнь — родинка… Если исчезает где-то в период полового созревания… Исчезла ведь?

— Да.

— Значок. Вторичный признак ведьмовства. Бывает…

Ивга молчала. Рука, лежащая у нее на голове, была ей неожиданно приятна. И она боялась шевельнуться, чтобы не сбросить ее.

— Вы знаете, я…

Она запнулась. До сих пор ей удавалось избегать прямых обращений; теперь она не знала, как его называть.

— Вы знаете, я боюсь… себя. Того, что внутри меня… сидит. Понимаете?..

Жесткая ладонь соскользнула у нее с затылка. Улеглась на лоб:

— Никто не сидит в тебе, Ивга. Твоя возможная участь — это тоже ты, ты сама… Не захочешь стать активной ведьмой — не станешь. Поверь.

— Правда-правда?..

Ее собеседник кивнул. Ивга шумно перевела дыхание:

— Ведьмы… я понимаю. Я понимаю, откуда такая… почему все ненавидят. Их… нас. И я теперь понимаю, за что…

— Пока я рядом, тебя никто не тронет.

— С…спасибо…

Прошла минута ее бесконечной и горячечной благодарности; потом она почувствовала неловкость. И отстранилась:

— Я… ничего?

— Ничего… Я понимаю. Что было дальше?

* * *

У классной наставницы было тонкое, нервное лицо и сильная белая шея в круглом вырезе блузки:

— Пойми, Ивга Лис. Никто из нас не хочет видеть в школе этих господ. Из инквизиторской комиссии по несовершеннолетним. Зачем доводить дело до крайностей. Тебе ведь уже прислали приглашение… кажется, два раза?

— Я не ведьма. Они все врут.

— Тем более ты должна посетить. Мне тоже неприятно выслушивать от директора. А ему, в свою очередь — от попечителя…

— Я не ведьма! Чего вы все от меня хотите!..

— Не дерзи.

— Я не держу… не дерзю… Я ни в чем не виновата!

— Ну кто тебя винит. Если кто-то заражается, к примеру, заразной болезнью… его берут на учет в диспансере. Никто его не винит.

— Я не заразная!..

В пустом классе летала муха. Спиралями, петлями, кругами; билась о стекло, затем снова принималась кружить, а на доске висела схема по анатомии, и муха, сбитая с толку, принималась ползать по нарисованным кишкам нарисованного для наглядности человека…

* * *

— А потом?..

— Вечером я уехала. К тетке. В Ридну.

* * *

В полутемном подвальчике было сизо от табачного дыма. Какая-то девчонка плакала, забившись в угол, в руке ее подрагивала картонная папка с безвольно повисшими веревочками; к стенду, обтянутому серой мешковиной, невозможно было протолкнуться из-за множества плотных, упрямых спин, и пахло потом и духами, но сильнее — табаком.

— Тебя взяли? — спросил парень с нарождающейся бородой на загорелом скуластом лице. — Ты, рыжая… Тебя приняли?

Рыжая девчонка вздрогнула. С некоторых пор она всегда вздрагивала, когда ее окликали.

— Не могу… пробиться не могу.

— Такая слабенькая? — удивился скуластый. — Хочешь, я для тебя посмотрю?

Рыжая кивнула.

— Как фамилия? Лис?

Внизу, у входа, кто-то бранился. Сверху, прислонившись к ступенькам винтовой лестницы, стоял вальяжный юноша в ослепительно белой рубашке. Юноша находил острое удовольствие в том, чтобы стоять двумя ступеньками выше прочих и поглядывать на них, абитуриентов, мудро и устало.