– Что значит «ослепли»? – переспросил я.

– Именно то, что я сказал. А теперь идите за мной, и больше никаких вопросов. Рабы не задают хозяину вопросов.

Эмма заскрежетала зубами. Мы побрели за Хароном, который снова подошел к мужчинам, сгрудившимся у входа в дом.

Лодочник заговорил с местными. Я пытался подслушать разговор, держась поодаль, как и пристало рабу, и старательно не глядя в их сторону. Один из них сообщил Харону о том, что бесплатно его никто не впустит, после чего наш проводник извлек из кармана монету и заплатил за вход. Другой мужчина поинтересовался нами.

– Я их еще не назвал, – ответил Харон. – Только вчера их приобрел. Они еще совсем зеленые, и я предпочитаю держать их при себе.

– Это правда? – спросил мужчина, подходя к нам. – У вас нет имен?

Я замотал головой, решив вместе с Эммой прикинуться немым. Мужчина смерил нас взглядом, и у меня по коже поползли мурашки.

– Кажется, я вас уже где-то видел, – пробормотал он, наклоняясь еще ближе.

Я молчал.

– Может, в витрине у Лоррейн? – высказал предположение Харон.

– Неа, – протянул мужчина и махнул рукой. – Неважно, я уверен, что вспомню.

Я решился бросить на него взгляд, только когда он уже отвернулся. Если он и был пиратом, то не одним из тех, с кем мы сражались. Его подбородок и лоб были перебинтованы. У остальных тоже имелись подобные повязки, а у одного был перевязан даже глаз. Мне подумалось, что это результат их боев с мрачами.

Мужчина с повязкой на глазу открыл перед нами дверь.

– Желаю повеселиться, – хмыкнул он, – но на твоем месте в клетку я бы их сегодня не посылал, если только ты не готов отскребать их от пола.

– Мы здесь, чтобы смотреть и учиться, – ответил Харон.

– Вот и правильно.

Он махнул рукой, приглашая нас войти, и мы юркнули вслед за Хароном, спеша укрыться от подозрительных взглядов перебинтованных мужчин. Семифутовому лодочнику пришлось пригнуться, чтобы войти. В помещении, где потолки оказались очень низкими, выпрямиться ему не удалось. Комната была темной и прокуренной, и пока мои глаза не привыкли к этому мраку, я не видел вообще ничего, кроме светящихся там и тут оранжевых точек. Постепенно из темноты проступили очертания узкого и длинного помещения с двухъярусными кроватями, вмурованными в стены, подобно койкам в каютах океанских лайнеров.

Я споткнулся и едва не упал.

– Почему здесь так темно? – пробормотал я, нарушая обещание не задавать вопросы.

– Когда оканчивается воздействие амбро, глаза становятся очень чувствительными к свету, – пояснил Харон. – Даже пасмурный день вызывает невыносимую резь.

Только теперь я заметил на койках людей. Одни спали, другие сидели в гнездах из скомканных простыней. Они курили и перешептывались, провожая нас безразличными взглядами. Некоторые разговаривали сами с собой, хотя понять их бессодержательные монологи было невозможно. Лица некоторых из них были скрыты под масками или перебинтованы, как и у мужчин у входа. Я хотел спросить об их масках, но еще больше мне хотелось забрать эту пустóту и унести отсюда ноги.

Мы раздвинули портьеру и увидели, что следующая комната освещена лучше и людей тут гораздо больше. На стуле у противоположной стены стоял грузный мужчина, направляя посетителей к двум дверям.

– Бойцы налево, зрители направо! – кричал он. – Ставки делаем в зале!

Откуда-то донеслись крики, и через мгновение толпа расступилась перед двумя мужчинами, которые несли третьего, который был без сознания и истекал кровью. Им вслед неслись свист и улюлюканье.

– Вот как выглядят неудачники! – завопил мужчина на стуле. – А вот так, – продолжал он, показывая в боковую комнатушку, – выглядят трусы!

Я заглянул в комнату, где с несчастным видом у всех на виду стояли двое мужчин, покрытых смолой и перьями.

– Это послужит им уроком, – заявил толстяк. – Все бойцы должны провести в клетке не меньше двух минут!

– Кем ты будешь? – спросил у меня Харон. – Бойцом или зрителем?

Я попытался представить себе, что меня ожидает, и ощутил, как у меня в груди все сжалось. Мне предстояло не просто укротить пустóту, но сделать это на глазах у разнузданной и вероятнее всего враждебно настроенной публики. А затем еще и попытаться ее отсюда увести. Я поймал себя на дикой мысли – я надеялся, что пустóта здорова. Что-то мне подсказывало, что выйти мы сможем лишь благодаря ее силе, потому что странные люди без борьбы от своей новой игрушки не откажутся.

– Бойцом, – ответил я. – Чтобы взять ее под контроль, необходимо подойти как можно ближе.

Эмма встретилась со мной взглядом и улыбнулась. Ты это можешь, – говорила ее улыбка, и в этот миг я понял, что это действительно так. Воодушевленный этой своей новообретенной уверенностью в собственных силах, я прошел в дверь для бойцов. Харон с Эммой последовали за мной.

Этой уверенности хватило приблизительно на четыре секунды. Именно столько времени ушло на то, чтобы войти в комнату и увидеть кровь, стоявшую лужами на полу и размазанную по стенам. Целая река крови протекала по ярко освещенному коридору, в конце которого виднелась открытая дверь, а за ней снова толпа и прутья просторной клетки.

До нас донесся пронзительный крик. В клетку приглашали следующего бойца.

Из полутемной комнаты справа от нас вышел мужчина с обнаженным торсом. Его лицо было скрыто простой белой маской. В конце коридора он замер на несколько мгновений, как будто собираясь с духом. Затем откинул голову и поднял руку с зажатым в пальцах маленьким стеклянным флаконом.

– Не смотри, – произнес Харон, пытаясь закрыть от нас бойца.

Но я ничего не мог с собой поделать.

Мужчина медленно вылил черную жидкость в обе пустые глазницы маски. Затем он выпустил из рук флакон, уронил голову и стал стонать. Несколько мгновений он стоял неподвижно, как парализованный, но затем его тело содрогнулось и из глазниц маски ударили два луча белого света, хорошо видимых даже в светлом помещении.

Эмма ахнула. Мужчина, который был уверен, что один, удивленно обернулся. Его глаза-лучи описали полукруг, и стена над нашими головами зашипела.

– Мы просто проходили мимо! – произнес Харон тоном, в котором звучало: – Привет, дружище! и Пожалуйста, не убивай нас этими своими штуками!

– Так проходите! – прорычал боец.

Но его лучи уже начали тускнеть, и в тот момент, когда он отвернулся, они мигнули и погасли. Он зашагал по коридору и исчез за дверью, оставив после себя лишь два завитка дыма. Когда он ушел, я осмелился взглянуть на обои над нашими головами. Две обугленные линии отмечали путь, проделанный его глазами. Слава богу, что он не посмотрел мне в глаза.