– Если Гроб уничтожить, не будет причин для убийств.

Фон Метц покачал головой. Смешение решительности и раненой чести проступило в его чертах.

– Я – Великий магистр тамплиеров, и я буду защищать Гроб ценою жизни.

Энергичное, хотя и непроизнесенное вслух «Баста!» словно ударило Давида по лицу, но реакция отца была предвидима и нисколько не сбила его с толку. Напротив, она лишь сильнее подстегнула его восторженное стремление к деятельности. Он довел своего родителя до предела самообладания – ребенок никогда не должен этого делать. Но убежденность, что он стал наконец взрослым и его воспринимают всерьез, сотворила настоящее чудо с его эго. Кроме того, что касается быстроты ума, то тут, возможно, он действительно «лучший» и мог потягаться и даже превзойти тамплиера как в его прошлом, так и в настоящем.

Давиду вдруг стало нетрудно казаться спокойным и самоуверенным, более того, производить впечатление зрелого человека; он откинулся на спинку стула и маленькими глотками начал пить кофе. Его взгляд поймал взгляд отца. – Отберем у Лукреции плащаницу, – сказал Давид. – Я знаю, как это сделать.

Упрямство, которое Давид мнил преходящим явлением позднеподросткового периода, видимо, имело корни в его родословной, так как Роберт, для которого предложение сына сперва прозвучало как еретическая насмешка, не преминул довольно долго критиковать в духе упрямой религиозной твердолобости. Давид невозмутимо, но последовательно настаивал на своем, и в один прекрасный момент магистр уступил. Он был человек долга, и его сердце было целиком посвящено возложенной на него задаче. Фон Метц не был глупцом, напротив, он был интеллигентным и мудрым человеком. Давид убеждал его, что уничтожить Святой Грааль было определенно самым правильным из всего, что они вообще могли сделать. В конце концов, Великий магистр поклялся в том, что позаботится, чтобы Гроб Христов не попал в руки человеческие, а не в том, что должен охранять его от разрушения. По меньшей мере, это вполне можно истолковать и так, особенно если человек немного знаком с основами казуистики.

Если чаша перестанет существовать – а это отец в конце концов признал, хотя и выразил совершенно иначе, – исчезнет причина вести ради нее столь же примитивные, сколь и кровопролитные битвы, внезапно нападать из засады и безжалостно отрубать людям головы по самые плечи. Но прежде всего – и это было самым важным для Давида – больше никто не будет за ним охотиться и принуждать его жить под чужим дурацким именем.

Магистр тамплиеров той же ночью взял напрокат другую, менее заметную машину, которую припарковал в пустынном нежилом переулке под двумя узловатыми старыми каштанами. В тени между деревьями спрятали также автофургон. Затем тамплиер снова исчез, чтобы выполнить какое-то дело. Его никто не спрашивал, с какой целью он уходит, а он, само собой разумеется, никому ничего не объяснял.

Давид и не нуждался в помощи. План был целиком его заслугой – он первым его придумал. Это была его миссия как сына тамплиера, который ускользнул из-под опеки главной командирши приоров, и предстоящая операция, не будучи компромиссом, должна быть осуществлена совершенно иначе, чем мечтали или чего боялись обе партии. Не компромисс был намерением Давида, но конец ссор и разборок, даже если это будет тяжким ударом для матери. Ей придется смириться и жить дальше, точно так же, как и отцу, которому, в конце концов, тоже нелегко было отказаться от чрезмерных религиозных претензий на земле и поднять их до такого уровня, который человеческий разум постичь не может. Давид, их отпрыск, после многих сотен лет вновь соединит орден тамплиеров и орден приоров. Он доведет дело до конца. И думая об этом, он чувствовал себя хорошо.

Первым делом – в «Девину». Он похитит плащаницу Иисуса, прежде чем мать потеряет последнюю искорку доверчивой надежды на него и на его возвращение и на всякий случай переправит сокровище в другое укрытие. Это одна из реликвий, которые, будучи собраны вместе, приведут его к Гробу Господню и которые, если верить сказаниям и легендам, почти тысячу лет гарантировали обилие горя и кровопролития на земле. Фон Метц обладает мечом. Плащаницу из владений Лукреции они добудут классическим путем – как обычные взломщики и воры. А остальное…

Он справится. Давид решил сосредоточить мысли на начальной, самой близкой по времени части плана. Им нужна святая реликвия, которая находится во владении ордена приоров.

Давид зашнуровал ботинки и вместе со Стеллой пошел за черным комбинезоном, которые для них раздобыл фон Метц. Вскоре они оба вскочили в автофургон, стоявший под каштанами, и Давид помог подруге надеть пуленепробиваемую куртку, идентичную верхней части его комбинезона. Затем он протянул ей один из двух приборов ночного видения – наряду со множеством других предметов снаряжения и вооружения, большей частью вложенных в парусиновые сумки, они лежали в беспорядке на дне машины. Давид еще раз убедился, что пряжки и молнии на защитном костюме Стеллы застегнуты надежно. Затем выбрал для себя один из мечей, взятых из полицейского хранилища, вместе с пристяжным ремнем, в котором меч был спрятан, и защелкнул ремень вокруг бедер.

Стелла наблюдала за происходящим, скрестив на груди руки. Она выглядела обиженной.

– А где мое оружие? – спросила она с упреком, когда ее спутник был экипирован и собирался открыть дверь водителя.

Давид застыл на месте, немного подумал и "наконец сунул ей в руки пустой черный армейский рюкзак.. У него и так на душе кошки скребли, оттого что он не смог отговорить ее его сопровождать. Говорили, что Давид склонен к упрямству, но никакие эпитеты даже приблизительно не могли описать поведения Стеллы, когда что-нибудь втемяшивалось в ее хорошенькую головку. Во всяком случае, достаточно того, что она идет вместе с ним. Он не собирался давать ей холодное оружие, которым она все равно не сможет защититься. Только подвергнется опасности поранить саму себя.

Стелла осмотрела рюкзак нарочито почтительным взглядом.

– Ужасно! Рюкзак? – удивилась она, и в каждом ее слове сквозила ирония.

Давид дождался от нее сдержанной улыбки. Он любил ее юмор.

– А если меня кто-нибудь будет преследовать?

Давид пожал плечами:

– Тогда тебе придется удирать.

Стелла со вздохом прошла мимо него, взяла первый попавшийся меч и пристегнула его себе на спину, причем каждое ее движение выражало молчаливый протест.

– Одна команда, одинаковые мечи, – заявила она.

Давид закатил глаза, запер заднюю дверь фургона и отвернулся от Стеллы. В это трудно поверить: он сумел уговорить зрелого мужчину отказаться от убеждения, которое жило в его сердце сотни лет или, по крайней мере, потребовать от него известной терпимости. Стелла оказалась ему не по зубам.

Легче запретить лягушке квакать в брачный период, чем отговорить подругу от того, с чем она соглашаться не намерена. Конечно, шансы на успех в том, что касается лягушки, намного выше, так как Давид, в некоторой степени преодолевая себя, действовал бы с этим скользким созданием без всяких церемоний – посадил бы в стеклянную банку или сразу же закопал изнурительного крикуна в слякотный ил. Но Стелле он не хотел и не мог причинить боль. Собственно, это и удерживало его от того, чтобы ради ее же безопасности связать ее или с кляпом во рту запереть в багажнике, прежде чем Святой Грааль не перестанет существовать и всякая опасность для нее исчезнет. Но ему не оставалось ничего другого, кроме как покориться ее воле, по возможности проявлять осторожность и молиться, чтобы с ней ничего не случилось.