— Меня кто-нибудь слышит?

Вместо ответа по ушам ударил тревожный сигнал, сообщивший, что до встречи с защитным барьером остались считанные секунды. Зоя лихорадочно задёргала штурвал, но словно управляемый извне истребитель на команды не реагировал. Следующим ударом стал отказ катапульты. В кровь хлынул адреналин, стало по-настоящему страшно.

Она понимала, что едет не на увеселительную прогулку, даже предполагала, что пару раз придётся стрельнуть, но что всё будет вот так, даже не помышляла. Страх быстро перерос в панику. Мечась в тесной кабине, Зоя даже не заметила, как истребитель преодолел сорокакилометровый рубеж и как ни в чем не бывало устремился дальше.

Проецируемое в кабину изображение погасло, и притихшая девушка полными животного ужаса глазами смотрела, как на прозрачных бронеплитах кабины от трения вспыхивают языки пламени.

Огласив окрестности гулом работающих на пределе двигателей, истребитель на огромной скорости врезался в поверхность планеты.

* * *

— Ни связи, ни боеприпасов, ни поддержки с орбиты.

Иссечённое морщинами лицо генерала подёргивал нервный тик. Устало взглянув на Алекса, немолодой уже генерал безнадёжно махнул рукой.

— Они дали нам спокойно высадиться и послать домой бравые послания. Мы расползались по поверхности, а они отслеживали наши переговоры. Когда с неба повалились останки основной группировки, они разом уничтожили почти весь наш командный состав. Затем отключили связь и нажали так, что к вечеру от моей хвалёной дивизии осталось меньше тысячи. Соседей нет, всё, что уцелело и смогло к нам пробиться, сейчас здесь. Что на двадцать километров дальше — не знаю, техника выбита, а из посыльных никто не вернулся. Держимся только за счёт оружия. Доведётся уцелеть, инженерам нашим в ноги поклонюсь.

Чудом уцелевший при первой атаке и весь день руководивший непрекращающимся боем командующий семнадцатой пехотной дивизией генерал Панкарин сокрушённо выдохнул.

Атмосфера в приспособленном под штаб полуразрушенном строении была ещё та. Выраженных в открытой форме упаднических настроений Алекс не заметил, но в воздухе повис запах поражения. Людей, находящихся весь день в эпицентре тяжелейшего боя, знающих, что помощи не будет, а жить осталось до утра, можно было понять, но Алекс не хотел этого делать. Ситуация сложилась отчаянная, но то, что он увидел, не лезло ни в какие ворота. С момента последних атак на позиции дивизии прошло три часа, а на перепаханной обстрелом земле до сих пор лежали сотни неубранных солдатских тел. Этого люди не позволяли себе ни при каких обстоятельствах, на глазах Алекса рушились традиции пехоты. Это говорило о многом.

— Под моей командой, — вышагивая по узкому закутку, продолжил генерал, — около пяти тысяч. Возможно, где-то есть уцелевшие, но достоверно это не известно. Исходим из того, что мы одни. Шансы равны нулю. Когда наши умники придумают способ отключить колпак, от нас здесь останется только память.

Переварив информацию и поняв, что можно хоть немного расслабиться, Алекс отвлёкся. О войне думать не хотелось, хотелось подумать о себе. Генерал продолжал что-то говорить, но Алекс уже не слышал. Слышал фон монолога, но мысли текли по другому руслу.

Он и раньше замечал происходящие с собой изменения, но по-серьёзному не придавал им значения. Нынешняя ситуация всё оголила, и отмахиваться дальше от происходящего с ним уже не получалось. Алекс как-то очень легко принял, что собственная гибель его не пугает. Он не боится смерти, не боится боли, не боится ничего. Казалось бы, нажитое за войну бесстрашие можно приветствовать, но лишь сейчас Алекс решился себе признаться, что в его случае бесстрашие — это только начало.

Коснувшись задвинутой в дальний угол темы, он слегка ошалел от посыпавшихся открытий. Он вдруг вспомнил, как постепенно охладел к близким, вспомнил, как они, прилагавшие усилия вернуть прежнего, хоть и не весельчака и балагура, но всё же компанейского, приятного в общении парня, постепенно отходили в сторону и выпадали из поля зрения. Алекс даже не заметил, как остался один, не заметил, как вокруг образовался вакуум, который он быстро и без сожалений заполнил войной. Этим словом он жил, этим словом чувствовал, им же делил мир на своих и чужих. Война стала смыслом, она вытравила многие из человеческих качеств, оставив взамен лишь равнодушие к своей и чужой боли.

Впервые за три военных года посмотрев на себя со стороны, он вынужден был признать: прежние ориентиры размыты, а новые сложились с учётом военного времени.

Из доброго, отчасти неуклюжего паренька, вступившего в армейские ряды под влиянием романтизма, вырос матёрый, чётко прописавший цели и приоритеты воин.

Сопоставив сравнения, Алекс улыбнулся второму, всё остальное уже не имело значения.

— Ну и что, майор, ты мне на это скажешь?

Будто очнувшись, Алекс обнаружил, что всё это время генерал продолжал говорить, а теперь, задав вытащивший из раздумий вопрос, ждёт стороннего заключения.

— Вот и поговорили, — как-то сникнув, ответил генерал на собственный вопрос. — Дела наши безнадёжны, руки в крови, но ничто человеческое нам не чуждо, — усмехнулся он, — прости, майор, за жалобы, день выдался тяжёлый, сам не пойму, куда понесло.

— Разрешите вопрос?

Получив разрешение, заглянул генералу в глаза:

— То, что мы втюхались, я понял. Вопрос в том, что вы намерены предпринять: драться или сдать дивизию?

— Драться, — ответил тот. — Ну и видок у тебя, — словно впервые увидев безнадёжно испорченный скафандр Алекса, генерал сменил тему разговора, — но это поправимо. Бильман, — крикнул он в голос.

Колыхнулся отделяющий пенаты генерала полог, и в тесноту закутка всунулась круглолицая, розовощёкая харя.

На этого молодого, улыбчивого пехотинца, перехватившего его у капрала и сопроводившего на КП дивизии, Алекс сразу обратил внимание. В сравнении с массой хмурых, затравленно озирающихся на малейший шорох пехотинцев Бильман производил совершенно противоположное впечатление. Несмотря на изнуряющие дневные бои и в целом патовую ситуацию, Бильман выглядел полным сил и негасимого энтузиазма. Подмигнув Алексу, Бильман преданно уставился на комдива.

— Дуй к медикам и подбери более-менее пригодный костюм, а то видишь, — кивнул он в сторону Алекса, — что с парнем случилось.

Выслушав указание, пехотинец мигом растворился, а генерал устало опустился на узкую походную койку.

— Почему к медикам?

— А ты думал, я каждому по запасному комплекту таскаю? Снимут сейчас с кого-нибудь тяжёлого и тебе принесут. Не нравится, ходи в своём.

— Не поспоришь, — согласился Алекс, — куда меня определите?

— Куда хочешь, — видя недоумение в глазах Алекса, генерал пояснил: — Впервые за годы войны количество офицеров в разы превосходит требуемый максимум, рядовых не хватает, а толковых офицеров по пять душ на каждую должность. Здесь полковники сержантским лычкам рады. Поэтому дождись костюм и иди в любую сторону. Добро пожаловать в состав дивизии.