Чигирев на мгновение задумался.

— Вы прямо как змей искуситель, Игорь, — заметил молчавший до этого Алексеев. — Этакий демон соблазна.

— А почему нет? — усмехнулся Басов.

— Дела демонов и ангелов — не дела людей. Простите, если бы вы были таким эгоистом, каким хотите казаться…

— То что? — Басов внимательно посмотрел в глаза Алексееву.

— Вы бы действовали иначе. И вам бы не требовалось искушать Сергея… Да и Вадима. Вы ведь тоже предлагали ему безбедное существование в разных уголках мира в разные времена. Но вы прекрасно понимаете, что они не из тех, кто сделает целью жизни семейный уют и прибыльный бизнес.

— Я просто хочу, чтобы их выбор был осознанным, — возразил Басов.

— Я осознаю, через что мне предстоит пройти, — мрачно произнес Чигирев.

— Ни черта ты не осознаешь, — резко осадил его Басов. — Ты пока только в подьячих ходил, и то стонал от интриг. Ты хоть понимаешь, какая драка идет у трона, там, где делятся тонны золота и земли с тысячами крепостных? Тебе там не выжить.

— Выживу! — вспыхнул Чигирев. — Вот увидишь, я добьюсь своего.

— Чего? — Басов склонил голову набок и с интересом посмотрел на Чигирева. — Ты знаешь, как развивалась история у нас. Даже если тебе удастся где-то изменить ход событий, дальше ты будешь иметь дело с новой реальностью. У тебя больше не будет преимущества в виде знания истории. Да и чего ты вообще хочешь добиться своими потугами?

— Я хочу ускорить темпы развития Московии, — быстро проговорил Чигирев. — Я хочу сделать ее нормальным европейским государством. Я хочу предотвратить многовековое крепостничество, которое в конце концов приведет к катастрофе семнадцатого года.

— Ну-ну, — усмехнулся Басов. — Флаг в руки. Так это ты Годунова решил просвещенным политиком сделать?

— Нет, — Чигирев энергично замотал головой. — Годунов — битая карта. Мы опоздали. Да и не готова та Россия принять выборного царя. Они все ждут царя «природного», помазанника божьего. Поэтому годуновское правление столь непопулярно. Голод, разбойники — это все повод. Народ не принял Годунова как «природного» государя и будет цепляться за любую его неудачу, а его успехи так и останутся незамеченными. Теперь я сделаю ставку на Отрепьва. Я постараюсь войти к нему в доверие. Если нам удастся предотвратить его свержение, то Россия может пойти по западному пути…

— А он нужен ей, этот западный путь? — уточнил Басов.

— Игорь! — вспыхнул Чигирев. — И ты это говоришь, зная кровавую историю Руси до конца двадцатого века? Зная, чего добьются за это время западные демократии?

— Хорошо, — Басов поднял руку, словно отгораживаясь от напора историка. — Выведем мы тебя к Отрепьеву, и поступай как знаешь. Только подумай, как поступишь с сыном? Он ведь у нас на руках. Ты, как я понимаю, решил поучаствовать в предстоящей резне. Ребенок для тебя будет обузой.

— Да, в поход ему нельзя, — согласился Чигирев. — Может, пристроить в хорошую школу? Например, к иезуитам в Польше. Ведь у тебя есть связи, Игорь. Ты поможешь? У них хорошее образование. Я бы хотел, чтобы он вырос человеком с западным образованием и менталитетом.

— Я займусь этим, — вздохнул Басов.

— Спасибо. Я рад, что вы мне помогаете. Значит, возвращаемся в семнадцатый век. В тысяча шестьсот четвертый год. Когда доберемся до Речи Посполитой, я отправлюсь во Львов. Там Отрепьев формирует свое войско. Где будем делать «окно»? На Ильинке нельзя, там при Годунове…

— Зачем нам Ильинка? — усмехнулся Басов. — Что я, дурак неделями на лошадях через леса таскаться да еще границу пересекать? Сядем здесь на поезд, доедем до Варшавы, это город Российской империи. Там и откроем канал. А мне оттуда до Кракова уже верхом дня три. Ну а ты до Львова сам добирайся. В семнадцатом веке и Варшава, и Краков, и Львов — это Речь Посполитая, так что через границу тайком пробираться не придется.

Басов поднялся и зычно позвал Глашу. Когда девушка вошла, он сказал:

— Голубушка, сделайте одолжение. Закажите нам на послезавтра купе в скором до Варшавы. Уезжаем.

Отсветы костра играли на снегу, ежесекундно образуя причудливые фигуры. Крапивин осмотрелся. Огромная армия расположилась в поле под Новгородом-Северским. Люди сидели у костров небольшими группами, негромко переговариваясь. А в отдалении горели другие костры. Там стояла армия самозванца Гришки Отрепьева, дерзнувшего провозгласить себя царевичем Дмитрием. Там, наверное, люди также сидели у костров и о чем-то разговаривали. Для офицера, привыкшего к войнам конца двадцатого века, находиться в лагере пятидесятитысячной армии и видеть перед собой пятнадцатитысячную армию противника было странно. За всю свою жизнь Крапивин ни разу не встречал такого скопления войск на небольшом пятачке.

Теоретически, конечно, все было обосновано. Оружие двадцатого века позволяло истребить всю собравшуюся здесь массу людей одним артиллерийским залпом или заходом эскадрильи штурмовиков. Крупнокалиберный пулемет и пушка простейшего БМП дала бы возможность вести убийственный по своей эффективности прицельный огонь по войскам самозванца. Но при существовавшем в семнадцатом веке оружии лучшая тактика заключалась в том, чтобы собрать как можно больше войск и максимально приблизиться с ними к противнику. И все же бывшему подполковнику, а ныне десятнику Вадиму Крапивину было непривычно наблюдать такое скопление народу.

В отдалении послышались шаги. Вскоре из темноты к костру вышел сотник Федор, непосредственный начальник Крапивина. Вадим автоматически вскочил по стойке «смирно», но потом, опомнившись, поклонился командиру в пояс. Отвесили сотнику поклон и остальные стрельцы его десятка.

— Ишь как вскочил, — усмехнулся Федор, глядя на Крапивина. — Твои бы люди столь проворны были, когда я «пли» командую!

Крапивин молчал, исподлобья глядя на командира.

— Ну, чего уставился? — фыркнул сотник. — На мне грибы не растут.

Стрельцы заржали, но сотник тут же окоротил их яростным взглядом.

— Пойдем поговорим, что ли, десятник.

Крапивин покорно двинулся за своим командиром. Вскоре они вышли на границу лагеря. Под ногами хрустел снег да слышалась в отдалении перекличка часовых. Собеседники с трудом различали друг друга в отсветах костров.

— Скоро битва, — неспешно произнес Федор. — Не боишься, десятник?

— Чего там боятся, не впервой, — усмехнулся Крапивин.

— Боец ты знатный, — спокойно подтвердил Федор. — И разведчик, каких я прежде не видывал. Эк ты в самый стан самозванца пролез да казака ихнего живого нам на допрос притащил! Хвалю. Только в большом деле, где бы такие армии сходились, ты ни разу не бывал. Сам ведь сказывал.

— Смерть везде одна. Или ты мне не про страх толкуешь?