– Вот так мы любим Россию, – с горькой улыбкой произнес Ягфаров. – Желаете облегчиться? Можно фуражку откинуть с генералиссимуса или в этого, в бровастого…

– Это не Россия, – сказал Каргин, покачивая головой и отступая к порогу, – это ее прошлое. Мы причастны к нему гораздо меньше, чем ваш президент.

– Согласен с тобой, – ухмыльнулся Перфильев. – Одного унитаза тут явно не хватает. Или писсуара… На унитаз ваш нынешний не тянет.

Ягфаров хихикнул.

– Не тянет, конечно, не тянет! Но будьте к нему снисходительны: то, что вы видите здесь, всего лишь лечебная психотерапия, попытка совладать с давними комплексами страха, зависти, унижения и затаенной злобы… Свирепой злобы и еще не позабытой! Вы молоды, и вы, возможно, не понимаете, что те, кому за пятьдесят, как вашему покорному слуге, принадлежат не Турану и не России, не Грузии или Украине, а Советскому Союзу. Мы, старшее поколение, в нем родились, мы пропитаны прошлым, и с этим ничего не поделаешь.

Они обогнули туалет и медленно двинулись к розарию. Неширокая, усыпанная песком дорожка шла по берегу озера, мимо небольшого пляжа, пристани с лодками и настила на поплавках под тентом, который покачивался метрах в пятнадцати от берега. Там виднелись шезлонги и столики, а на самом краю сидели два гвардейца и, изнывая от скуки, щелкали затворами автоматов.

Кусты роз были рассажены на пологом горном склоне, и эта территория, как и лужайки и санаторные здания за ней, просматривалась прекрасно. Каргин видел, как от ближнего корпуса кто-то идет, тоже направляясь к розовым зарослям – два человека впереди и двое сзади. Один из лидеров, молодой парень, был в джинсах и рубашке, другой – в просторной белой хламиде, с платком, наброшенным на голову и плечи; пара в арьергарде была одета точно так же.

– Гости туран-баши, – пояснил Ягфаров. – Наверное, тоже хотят полюбоваться розами.

– Точно в два часа?

– Почему бы и нет? С ними, кстати, Баграм, мой помощник. Чувствуете, какие запахи? Ах!.. – Ягфаров, с выражением блаженства на лице, втянул носом воздух. – Наверное, в садах аллаха не пахнет слаще…

Каргин молча согласился с ним, шагая мимо кустов с полураскрытыми бутонами. Кремовые розы, светло-алые, желтые, багряные, кирпичного цвета, пурпурные, красные, как кровь, и белые, точно первый снег или оперенье лебедя… У белого куста они сошлись с командой, вступивший в розарий с другой стороны.

Человек в хламиде и платке, смуглолицый, темноглазый, с аккуратной бородкой, вежливо поклонился.

– Да прольется на вас благословенный свет из глаз аллаха, – произнес он на английском и приложил руку к сердцу. – Азиз ад-Дин Абдаллах ибн-Сирадж.

– Пусть ваша жизнь будет подобна этому саду, – Каргин в ответ тоже склонил голову. – Мое имя короче: Алекс Керк.

Кивнув, Азиз ад-Дин важно проследовал к пурпурному кусту и остановился, слушая объяснения парня в джинсах. Два его спутника, таких же смуглолицых и темноглазых, прошли мимо с застывшими физиономиями, не глядя по сторонам. Охранники, понял Каргин.

– Арабы! Точно, арабы! – Влад повернулся к Ягфарову. – Хотели нам их показать? А им – нас? Случайная встреча конкурентов, и цены растут… Так, Райхан?

Ягфаров отвел глаза.

– Думайте, что хотите, Владислав. Я человек подневольный… Сказано, показать розарий, я показал, а что до всего остального… – Он произнес певучую фразу на персидском, затем перевел: – Увы! Беспомощны все наши знанья перед великой тайной мирозданья!

– Это откуда?

– Это из Фирдоуси. «Шах-наме», глава «Рустам и Акван-див», строфа третья. Ну, не пора ли нам обедать?

Обедали в той же комнате на первом этаже, за тем же круглым столом. На эспланаде перед домом, явно поджидая гостей, прогуливался Дамир Курбанов, и вид у него был озабоченный и хмурый. Взяв Каргина под локоток, он отвел его в сторону и, тревожно озираясь, зашептал:

– Мы обедаем с моим почтенным братом и его супругой Нестан-ханум… неудобно может получиться… вы уж скажите, ага, что за проблемы с Первым президентским?

– Ничего ужасного, – успокоил его Каргин. – В нашей корпорации заведен такой порядок: любым финансовым контактам предшествует сбор сведений о предполагаемом партнере. Так что пришлось поинтересоваться вашими сыновьями. Надеюсь, это вас не обижает, пресветлый бейлербей?

– Нет, клянусь аллахом! Вполне естественный деловой интерес… Так что же?

– Отзывы о Саиде положительны, однако Нури…

– Что – Нури? – Глаза Курбанова беспокойно забегали. – Что еще натворил этот бездельник?

– Ну, понимаете… – Каргин доверительно понизил голос. – Он, как вам известно, сейчас отдыхает под Ниццей, и какие-то безответственные мерзавцы втянули его в шоу-бизнес. В съемку фильма ужасов, если говорить точнее.

– Он финансирует этот фильм?

– Если бы! Выступает в качестве актера, в одной из заглавных ролей. Мне передали запись, где он висит над бассейном с акулами или кайманами, причем абсолютно голый! Вы понимаете, что после этого…

Бейлербей побледнел и вцепился в рукав Каргина.

– Моча ослиная! Помет шелудивого ишака! Мой брат… если он узнает… особенно его супруга и этот хлыщ Таймазов…

– Не беспокойтесь, пресветлый, сведения «топ сикрет», не для широкого распространения. Но у меня к вам тоже есть вопрос. Это утреннее заседание Дивана… Признаюсь, я не рассчитывал на столь многолюдное сборище. Зачем оно?

Курбанов оживился.

– Традиция, мой бриллиантовый ага, традиция! Не важно, кто и что говорил, решение все равно за моим почтенным братом. Важно другое: люди посмотрели на вас, вы посмотрели на людей… Теперь все вас знают, и вы, надеюсь, кое-кого запомнили.

Демонстрация могущества клана, понял Каргин. Родичи-министры, родичи-депутаты, родичи-директора… Может быть, и в оппозиции есть родичи? Залог успешного правления – иметь среди противников тайных друзей и покупать диссидентов… Таких, как Райхан Ягфаров.

Курбанов-младший и Таймазов отсутствовали – видимо, дела призвали их в город. Стол, у которого сновали четверо прислужников, ломился под тяжестью блюд с жарким и пловом, кувшинов с шербетом, винных бутылок и дорогого хрусталя. Кресла, что находились у стен убрали, а у стола добавилось еще одно, похожее на трон, с высокой резной спинкой и гладкими подлокотниками. И прибор тут стоял особый, тонкого фарфора с синей росписью, а при нем – серебряные вилки, ложки и нож с маленькой короной на рукояти.

– Дар британского посла, – шепнул Ягфаров. – Память о тех временах, когда…

Дверь отворилась, звуки национального гимна заглушили Ягфарова, и в комнату вошел туран-баша с супругой. Первая леди была в том возрасте, когда о женщине говорят: она неплохо сохранилась. Да и сам президент был еще орел: волосы хоть и седые, но густые, щеки слегка обвисли, но линия рта жесткая и твердая, взгляд повелительный, и на лбу – пара морщинок; конечно, от забот о народном благе. На его лице читалась многолетняя привычка к власти, и Каргин невольно принялся вспоминать, кем был этот человек, какие посты занимал и кого воочую видел. При Сталине – секретарь райкома комсомола в Армуте, при Хрущеве – директор медно-никелевого комбината, затем, уже в Москве, сотрудник международного отдела ЦК КПСС, замначальника, начальник отдела. При Брежневе – член ЦК, член Политбюро, министр иностранных дел, а после Брежнева – первый секретарь в родимых палестинах, туранский царь и бог. Где-то по дороге в гору он прихватил звание академика, членство в Союзе писателей (баловался стихами) и молодую жену. В общем, туран-баша являлся человеком многогранным, творческим, и Каргин не удивился бы, узнав, что изваяния в туалете выполнены лично им.