— И попалась на этом!

Бетти расхохоталась:

— А со мной всегда так! Вечно берусь не за свою роль. Думаешь, уже привыкла, а потом не могу и все — опять кажется, что-то вдруг получится!

Куштайн, 1939

Дорогой Жак.

Боюсь, мне так и не удастся закончить эту книгу. Те, кто пришли за мной в Кёльне, говорили со мной мало; очевидно, им были даны четкие инструкции. Сначала они отвезли меня в Мюнхен, где мне устроили допрос по форме. У меня было странное чувство: они задают банальные вопросы, чтобы не получить интересных ответов. Они просто работали для протокола, а я чувствовал, что здесь, в Мюнхене, начался мой смертный путь, и это лишь первый его этап.

На другой день они спросили меня, люблю ли я горы и знаю ли Куштайн — городок, заслуживший почетное именование «жемчужины Тироля». Тогда я понял — это место моей новой ссылки. Незнакомый мне офицер сел со мной в машину, и мы поехали по крутым горным дорогам. Судя по безупречному воспитанию, это был человек из старой прусской семьи. Обвинительную речь он произносил таким голосом, как будто рассказывал о красотах здешнего края. Высшее начальство, говорил он мне, возлагало на меня большие надежды, но я жестоко разочаровал их. Я, утверждал он, опозорил мундир, который и надел незаслуженно. Но начальство, уведомил он меня, в конечном счете не согласилось принять мою отставку из СС. Они определили мою судьбу так: меня решено снова отправить в один из концентрационных лагерей, где я смогу осмыслить свою неблагодарность и прошлые заблуждения. Возможно, в конечном счете я смогу вернуться в ряды Ордена, покаяться и найти свое место в той новой Германии, строительством которой неустанно занимается фюрер.

Как только он произнес слово «лагерь», сердце мое зашлось. Пот выступил у меня на лбу. Офицер осведомился, хорошо ли я себя чувствую. Мне было невероятно трудно ответить ему: жилы на висках чуть не лопались, горло перехватило, я не мог даже сглотнуть слюну. Офицер изобразил притворное сочувствие. Он улыбнулся и сказал, что горный воздух поможет моим раздумьям о своем будущем.

Только в самом Куштайне я понял, зачем меня сюда привезли. Меня отвели в домик истовой национал-социалистки фрау Герхард. Она принесла мне чашку травяного чая. Затем меня надолго оставили в закрытой комнате наедине с дымящейся чашкой. Не знаю, сколько прошло времени, когда дверь открылась и вошел Рихард Кёниг. Я не видел его с самого неудачного первого отъезда в Кёльн. Внешне он, конечно, не переменился, но лицо у него стало совсем другое. Я неотрывно глядел на него и думал: такая хищная челюсть, конечно, может быть только у убийцы. О чем мы говорили — я не буду распространяться. Это касается только меня и ничего не прибавит к моему рассказу. В своих записках я все время старался не говорить об этом слишком явно. Те, кто умеет читать между строк, без труда обо всем догадаются. В завершение разговора, который я назвал бы бездушным и на удивление непохожим на разговор с другом, Рихард подал мне флакончик коричневого стекла с черной пробкой. Объяснять он ничего не стал — только заметил, что лагерная жизнь для такого человека, как я, наверняка слишком тяжела.

Рихард вышел; я опустил глаза, чтобы не видеть, взглянул ли он на меня в последний раз. Несколько секунд спустя я встал и открыл дверь. В доме никого не было. Даже фрау Герхард словно испарилась. Я вышел из домика и стал искать почту.

Рассказать тебе больше я уже не успеваю. Впрочем, ты и так уже знаешь не меньше моего. Я сорвался почти у самой цели, но другие смогут довести эти розыски до конца: ведь Грааль совсем рядом с нами. Я совершил много ошибок, но ни у кого не прошу прощения. Я считаю, что наша жизнь управляется свыше неизвестным нам таинственным образом. Через семьсот лет после исповедников религии Чистых настал мой черед взойти на костер.

Преданный тебе

Отто Ран.

В поезде, который вез Ле Биана в Юсса, он прочитал письмо. Историк вспомнил, что читал в одной газетной статье, будто тело Отто Рана было найдено в лесу Вильде Кайзер. Рядом лежал пустой флакончик коричневого стекла. Труп был найден возле ручья в сидячем положении. Ран оперся спиной о дерево, словно не желал умирать лежа. По официальным данным, труп нашли сыновья Йозефа Майера, жившего в окрестностях Айберга. Согласно полицейскому протоколу, смерть должна была наступить в ночь с 13 на 14 марта 1939 года.

«Этот Рихард был действительно негодяй»…

Ле Биан столько читал и перечитывал свою находку, что выучил уже наизусть. Текст был написан по-латыни; его четвертая часть оставалась отрезана. Дважды в нем упоминалось имя «Constantinus» — император Константин. Сев за руль машины, которую историк оставил у вокзала, он подумал: что же Рихард Кёниг мог сделать с текстом, найденным в Кёльне? Раз он не обнаружился в его вещах — значит эсэсовец, что естественно, не доверял Бетти и решил документ спрятать. Скорей всего — где-нибудь в этих местах. Но сколько ни ломал голову Ле Биан, ни малейшей зацепки для решения задачи не находилось.

Он приехал в гостиницу «Альбигойцы» и с радостью встретил Шеналя. Хозяин, как всегда, был очень радушен; для любимого клиента он приготовил что-то очень вкусненькое. Расспрашивать он ни о чем не стал; у Ле Биана было время привести себя в порядок. Историк, хоть это и было его личное дело, очень боялся, как бы его приятель не догадался, что у него было с Бетти — как бы его не выдали запах духов, след помады, длинный белый волос… Но Шеналь, конечно, ничего не заметил, а в разговоре они ни словом не коснулись ни жителей окрестностей Юсса, ни катаров. В этот вечер Шеналь был расположен пить вино и познакомить гостя с несколькими бутылочками из своего погреба.

Ле Биан поднес к губам бокал гайяка, и тут его озарило. Он положил Шеналю руку на плечо и попросил разрешения сбегать позвонить. В холле он достал из кармана карточку отеля «Ройял Блю» и набрал номер. У дежурного он спросил номер 42, сам удивляясь, что так точно запомнил номер, в котором жила Бетти.

— Алло, Бетти? Это Пьер.

— Вот это да! — ответила она, и по ее голосу было слышно, что этим вечером она промочила горло не хуже, чем тогда с Пьером. — Что, миленький, неужели до того соскучился?

— Нет… ну как… — замялся Ле Биан. — Я не поэтому. Я спросить тебя хотел. Ты вроде что-то говорила мне про Альби. Будто бы у твоего фрица там была любовница.

— Приставучий ты, как муха. Ну, про любовницу это я сама придумала. Он мне говорил только, что ездит в Альби. А я же не дура, в конце-то концов!

— Спасибо, Бетти!

— И это все?

— Спокойной ночи, Бетти.

— Вот все вы такие!

Она повесила трубку. Ле Биан вернулся в ресторан и спросил Шеналя, есть ли у него в библиотеке один толстый том по церковной архитектуре Юго-Запада. Шеналь, посмеиваясь, ответил: если, дескать, тебе даже гайяк доброго урожая не прочищает мозги от всякой дури, я и обижусь, в конце концов. Ле Биан, улыбнувшись, принес свои извинения. В комнате он лег и раскрыл толстую книгу в красной обложке с изображением собора в Альби. К своему великому удовольствию, он сразу же напал на то, что нужно. На клиросе собора друг напротив, друга, словно друг с другом споря, стояли две фигуры: с одной стороны Карл Великий, с другой — как раз Константин. На картинке римский император стоял на колонне с мечом и державой в руках. Ле Биан прочитал, что строители собора имели мысль доказать верховенство Римской Церкви после победы над катарской ересью. Конечно, догадка Ле Биана была совершенно ненаучной, но ему хотелось прислушаться к внутреннему голосу, который советовал попытать счастья. Закрывая книгу, он подумал, что на месте Фрица-Кёнига, пожалуй, чтобы схоронить сокровище, тоже выбрал бы собор Альби.