— Мягкие? — откинувшись на них, спросил князь.

— Не знаю, — прилегла рядом Варенька. — Пробовать не доводилось.

И Андрей, как всегда, не устоял, ощутив жар ее дыхания, близость тела, прикосновение волос, рук, губ…

От первого до последнего вариного поцелуя стремительно мелькнул месяц, а князь все никак не мог найти в себе достаточно силы воли, дабы снова подняться в стремя. Он вглядывался в глаза первой познанной им женщины, его первой любви, матери двух его сыновей и не представлял, как можно жить без нее. И вспоминал, что уже долго не получал вестей из Испании, от любимой им женушки, его суженой, выбранной ему самими небесами, самой лучшей, нежной и единственной, матери двух его дочерей и сына. Он помнил, что любит ее, и только ее, свою жену, Полину, единственную и неповторимую. Но он видел Вареньку и знал, что любит ее больше жизни и никак не сможет без нее обойтись. Андрей Зверев понимал, что любить можно только кого-то одного — но вот проклятие, он до безумия любил их обеих!!!

— Я самый счастливый в этом мире… — прошептал он.

— И я самая счастливая, — ответила Варя, привлекла к себе, стала покрывать лицо поцелуями. Она не знала, что Андрей назвал себя счастливым потому, что никто не заставляет его выбирать между нею, прекрасной и желанной, и не менее желанной женой.

На рассвете князь решительно порвал ниточки своих страстей и желаний, чтобы наконец-то тронуться в путь. Избавляясь от наваждения, он гнал скакунов с такой скоростью, что сразу после крещенских морозов уже был в Москве и доложился о возвращении государю, неожиданно попав на торжественный прием.

Иоанн, демонстрируя всем близость князя Сакульского к своей персоне, заставил его стоять возле царского престола, слушая речи английского посла, повадками больше смахивающего на обычного лавочника. Тот — неслыханное дело — предлагал вдовому Иоанну руку своей королевы в обмен на торговую монополию Англии с Россией! Государь милостиво согласился — разумеется, при согласии королевы на русскую монополию торга в самой Британии, — и счастливый посол радостно ускакал. Бедолага явно не подозревал, что аналогичные договора о монопольном торге царь имел и с Голландией, и с Францией, и даже жалкое Дерптское епископство могло похвастаться точно таким же — на своем побережье. Данное обязательство по русскому обычаю отводило для торговли «монополиста» только один порт или город. И все! Но при этом специальный регламент содержал список товаров, продавать или покупать которые имела право только казна — лен, сало, пенька, меха и еще многие самые ценные продукты должны были приносить прибыль исключительно царскому престолу. На другие товары казна имела преимущественное право торга — на воск, ревень, хлеб, соль. Так что намерения разгуляться на новых рынках бриттам предстояло сильно, сильно урезать.

После приема Иоанн увел князя с собой, выслушал, и уже через неделю снова послал его на юг, на этот раз — призывая воеводу Воротынского к себе.

Совет состоялся на день Герасима-грачевника[21]. И опять судьбу будущей войны решали лишь трое людей: царь Иоанн Четвертый и князья Сакульский с Воротынским.

— От Оби на Москву всего четыре тракта идут, — развернув поземельную роспись, начал отчитываться воевода. — Коломенский, Серпуховской, Каширский и Калужский тракты. Вдоль Оби на любой из них выйти можно, у Москвы тоже, однако же в прочих местах меж ними не перейти, леса там густые, дровяные и строительные. Пешие али конные малым числом по узким тропкам, может статься, и проберутся, но сотнями уже тяжко, а с обозами и вовсе никак. Посему на какой путь басурмане повернут, тем им до самой Москвы идти и придется. Серпухов город крепкий, каменная крепость в нем ныне поставлена прочная, припасы собраны богатые. Возле него же мыслю главные рати собрать. Место выходит неприступное. Посему, полагаю, его татары стороной обойти попытаются, Коломенской или Каширской дорогой двинутся. Как токмо сие ясно будет, полагаю полки от Серпухова вдоль Оби до нужного тракта провести и по их следу двинуться.

— А как же Калужская дорога? — указал на карту царь.

— Начало Калужского тракта от Серпухова дальше всего, государь. На нем я замыслил возле Данилова монастыря второй полк поставить, числом от основных сил около трети. Коли татары сей путь изберут, полк им путь преградит и сражаться станет, пока Большой полк до Калуги добирается и с юга тракт перекрывает, дабы удрать крымчакам было некуда. Опосля к Москве идет, татарам в спину бьет, и истребляем мы их до последнего басурманина.

— Сладко сказываешь… — покачал головой Иоанн.

— От Данилова монастыря до Москвы близко. Едва от Серпухова сообщат, каковой тракт татары выбрали, Каширский или Коломенский, — продолжил князь Михайло, — Малый полк к Москве выйдет и встреч татарам двинется. Какой бы они путь ни выбрали, все едино меж двух полков зажмем и истребим начисто. Для безопасности столицы полагаю стрельцов в ней оставить, на тот случай, коли кто из басурман прорвется все же, али Малый полк вовсе не выдержит. Нам по замыслу главное, чтобы назад никто из грабителей степных не вырвался. А на дороге их перебить, али под стенами московскими — то не важно. Посему второй полк столь небольшим сделать и предлагаю. Малое число и перебросить с места на место легче, и коли не выдюжит, не так страшно. Большой же полк устоять обязан при любом случае!

— Разумно, — кивнул царь, рассматривая поземельную роспись с пометками воеводы. Несколько минут он размышлял молча, потом снова кивнул: — Разумно. Токмо скажи мне, княже, почто мы черту засечную тогда строили, серебра и сил извели столько, коли татар ты намерен за нее пропустить?

— Черта важна, государь, ибо малыми силами за нее татям степным не прорваться. Коли тысяч десять, двадцать али даже сорок, то не прорвутся, по ту сторону останутся зубами щелкать да от голода выть. Большую же силу все едино простыми валами и засеками не удержать, прорвутся. Опять же, ловушка, что нами придумана, лишь раз сработать может, во второй настороже татары будут. Посему, коли ловить, то рать большую. С малыми пусть засеки и обычные полки порубежные управляются.

— Разумно, — в третий раз признал Иоанн. — Могу порадовать вас, бояре, своего вы добились. Со всех сторон меня упреждают, что набег небывалой силы султан османский задумал. Крымскому хану приказал всех мужчин до последнего ребенка в седло поднять и даже янычар своих обещает. Но покамест не присылает, ибо война за Кипр у него нежданно случилась. Сие нам на руку. Побьете татар, без них янычары одни к нам не пойдут, — осенил себя крестным знамением Иоанн. — Быть по сему! План твой, Михаил Иванович, утверждаю. Тебе доверяю силы лучшие, все опричные полки. Полагаю, с земель, в опричнину взятых, никак не менее двадцати тысяч детей боярских наберется. Будешь встречать нашествие в предместьях московских. Я же под руку войско земское возьму. Оно, надеюсь, числом не менее шестидесяти тысяч составит. Стрельцы городские, коли ты так решил, пусть в Москве сидят крепко.

— Один я как не пришей кобыле хвост, — подвел итог Зверев.