– Соглашайтесь, милейший, – говорил он.

Холодно сверкал пенсне – да-да, его лейтенант тоже нашел при обыске, но по просьбе задержанного, утверждавшего, что обладает слабым зрением, вернул, – постукивал копытом по папироске… Ронял пепел на стол…

– Чего вы, батенька, боитесь? – говорил он.

– В конце концов Вы молдаванин, – говорил он.

– А ваш национальный бизнес это предательство и контрабанда, – говорил он.

– Ну и бухать, если верить последним данным отчета ВОЗ, – говорил он.

– Пропустите контрабанду-меня, – говорил он.

– И предайте человечество, – говорил он.

– На вырученные забухаете! – говорил он.

– Убьете трех зайцев, спасете одного барана! – говорил он.

– Останетесь верны национальной матрице! – говорил он.

Улыбался, словно актер Гафт в кинокомедии про голую блядь Маргариту, которая стала невидимой и устроила еврейский погром каким-то задротам-критикам в Москве…

Звездой Альдебаран сверкал из табачного дыма редкий алмаз…

…Ожила вдруг мертвеющая на стене радиоточка. Затрещала, прокашлялась. Шесть утра уже, машинально подумал Петреску. Заиграл гимн страны.

– Дештяпте те ромыне, – запело радио («вставай румын» – первые строки гимна).

Баран от неожиданности уронил папироску себе на шерсть. Вздрогнул. Зашипел.

А лейтенант Петреску резко вздернул опустившийся было к груди подбородок.

* * *

…глядя на гаснущие в глазах барана отражения звезд, лейтенант Петреску вытер со лба пот, Уже не похмельный, ледяной, а трудовой – горячий, целебный. Воткнул лопату в землю.

Подумалось вдруг некстати.

– Если, согласно теории баранов с планеты Кропекс и Марса с Энгельсом, – подумалось.

– Человек не работающий превращается в барана, – подумалось.

– А баран работающий превращается в человека, – подумалось.

– То в кого превращается человек работающий? – подумалось.

– Уж не в Сверхчеловека ли? – подумалось.

Тяжело дыша, скатил тело расстрелянного глубокой ночью шпиона с планеты Кропекс в вонючую яму. Туда же, – но уже с сожалением, – скинул тела стажера, машинистки и стукача. Оставить их в живых не представлялось никакой возможности. В час, когда планета находится в опасности, знал Петреску, утечки недопустимы.

Как и жалость.

Закопав яму, бросил лопату в кусты поодаль, закурил. Оглядел яму поодаль, побольше. В ту он поскидывал трупы овец из отары Георгице.

Звездное небо, обычно такое умиротворяющее и милое, глядело на него миллионами глаз вторжения. Мерцали спутники шифрограммами пришельцев и врагов. Марс алел не пустынной красноватой из-за освещения пылью, а кровью солдат армии вторжения. Венера бухла не влажным слизняком и не античной Афродитой, а источником воды для авангарда пришельцев.

Космос нам Чужой, знал теперь лейтенант.

Как знал он и то, что всё только начинается.

И что ему предстоят еще годы отшельничества и невидимой никому борьбы. Лейтенант намеревался создать на Земле специальные центры – вроде насыпных рисунков в Наске, – с тем, чтобы корабли пришельцев ошиблись в расчётах и разбились уже при приземлении. Ложные костры береговых пиратов, вспомнил уроки истории Петреску. Взглянул последний раз в небо. Отвернулся.

Пошёл прочь.

«… признаюсь честно, – получив известие Государя-Батюшки о том, что мне надлежит в ближайшее время прибыть в Бессарабский уезд, дабы возглавить комитет правительственный в целях укрепления власти российской в сиём месте, недавно приобретенном Короной, – я не был обрадован. По слухам, Бессарабия, коей мы владели в позапрошлом веке, когда знамена большевистских безбожников трепетали над стенами большой Кремлевской мечети, – тогда собора Василия Блаженного, мир ему, – представляла собой пустынную землю, населенную лишь малоизученным в современной Рашкоимперии народом „еврейцы“, с редкими вкраплениями „молдаван“ и, якобы, „гагаузов“, о коих, впрочем, никакими достоверными сведениями наше Департамент не представлял…»

– Тук-тук-тук-тук, – отстукивали километры колеса поезда, несшегося по выжженным степям Малороссийской губернии.

– Тук-тук-тук, – напевали они.

Молодой генерал-губернатор Бессарбско-Одесского уезда, статский советник господин Лоринков, прикрыл глаза, не выпуская из рук стального пера. На том было выгравировано «От Государя, с Божией милостию». Многие советники Его Величества хотели бы получить такое именное стило, подумал довольно Лоринков, но для этого требовалось проявить недюжинные административные способности.

Генерал-губернатор, – которому на днях исполнилось всего двадцать девять, – такие способности проявил. В 2143 году он, срочно прибыв в Тамбовскую губернию, где волновались переселенцы из Таджикистонского ханства, сумел уговорами и убеждением главарей восстания распустить чернь по домам. Энергичными мерами Лоринков также навел порядок в системе хлебоснабжения губернии, – отчего и начались волнения, – и переселенцы-гастарбайтеры были усмирены окончательно. Конечно, пришлось проявить и твердость: самых активных вожаков волнений Лоринков велел заковать в кандалы ручные и ножные, и вести пешком за своим экипажем до самой Москвы. Там, на Лобном месте, злодеев и предали казни…

Государь – молодой Абдулазан Абрамович, – с большим удовлетворением воспринял известия об успешных действиях молодого, но дельного губернатора.

Имя Лоринкова произнесли после имен Аллаха Всемилостивого, Государя, и членов его семьи, на торжественном молебне в мечети на Красной площади. Сам Лоринков был из иноверцев, – католиком, – но Рашкоимперия в это время как раз отошла от религиозных преследований. Многие иностранцы, особенно из католиков – православным традиционно не доверяли, – назначались на высшие посты в государстве… После Тамбовского мятежа была срочная командировка на Дальний Восток, где Лоринков улаживал пограничные споры с китайцами, да так успешно, что получил титул графа Уссурийского и кинжал с выгравированной благодарностью от цесаревича Ахмада… Затем карательная экспедиция – пришлось быть жестоким – в Эстонский улус, где остатки чухонцев, разыскав потрепанное черно-белое знамя, якобы, бывшее в далеком 20 веке символом их независимости, попробовали бунтовать. Лоринков вспомнил бледные, измученные лица чухонок, которых джигиты его частей привязывали друг к другу и топили в Балтийском море, и поморщился.

Ведь генерал-губернатор был либерал.

Лоринков считал, что только земства, прививки и свободная пресса смогут поднять общий и пока низкий уровень гигантской Рашкоимперии, раскинувшейся от Аляски до Вены. О чем не стеснялся и не боялся докладывать Государю.

– Эй, а, – говорил задумчиво Государь в таких случаях.