Стоя перед домом – который никогда не был ему родным, – и упершись ладонями в колени, он тяжело дышал в ожидании, пока восстановится сердцебиение. Когда в голове начало проясняться, он понял, что остановило его: Сумико. Она была тем единственным, что по-настоящему что-то значило в его жизни, и глубоко внутри он осознавал, что, убив отца, потеряет ее навсегда. На мгновение он заглянул в бездну, и оттуда на него уставилась необратимость.

Пусть даже Райан оттолкнул Сумико ради ее же безопасности, он не мог принять будущее без возможности присутствия ее в его жизни. Она спасла его отца. Но он не знал, может ли что-нибудь спасти его.

Дезориентированный, Джесс решил, что выпитое накануне пиво вызвало обезвоживание, потому что с телом определенно было что-то не так: это не было привычным похмельем. Он решил, что еда успокоит желудок и прогонит или приглушит пульсирующую головную боль. Джесс побрел по коридору к лестнице и схватился за перила правой рукой, левой массируя лоб. Бугорки на лбу – они бы находились прямо за линией волос, не брейся он наголо – ощущались сухими и пластинчатыми, будто сыпь. А еще он нащупал рассечение на коже, похожее на свежий порез, только что без крови.

Отец поднимался по лестнице, сжимая в руке большую бутылку пива и мало обращая внимание на происходящее. Отвлекшись на бескровный порез, Джесс врезался в него и выбил бутылку. Та ударилась о ступеньку и перевернулась, остатки пива выплеснулись из нее.

– Какого черта? – невнятно проворчал отец. – Парень, ты что, придурок?

Джесс отпихнул его к стене и злобно проговорил:

– Пожалуй. Раз все эти годы терплю твои пьяные выкрутасы.

– А вот и нет, приятель! – заорал отец, брызгая слюной. – Это мне приходилось терпеть тебя все эти годы! А теперь принеси пользу: притащи мне другую бутылку и убери этот чертов бардак!

– Я похож на твоего слугу, папаша?

Отец наклонился так близко, что у Джесса не осталось другого выбора, кроме как вдохнуть смрад кислой смеси выпивки и рвоты, которым несло у него изо рта:

– Нет. Ты похож на то, что я с подошвы ботинка соскребаю.

Джесс схватил его за подбородок и сильно ударил головой о стену. Фотография в рамке, на которой отец с приятелями по рыбалке стояли около какой-то хижины, сорвалась и поскакала вниз по ступенькам. Не успел отец среагировать, как Джесс пнул его в толстый живот, а потом схватил за плечи и швырнул с лестницы.

Отец неловко скатился вниз, ногой сломав по пути две балясины. У подножия лестницы он остался, покачиваясь, на четвереньках, собираясь с силами или пытаясь восстановить равновесие, чтобы встать.

Джесс слетел вниз, схватил его за волосы и поднял ему голову достаточно высоко, чтобы ударить.

– Вперед, отморозок, – невнятно протянул отец. – Валяй, тупой сукин сын. Убей меня точно так же, как ты убил собственную мать!

Джесс отпустил его и отшатнулся, уставившись на отца так, будто у того выросла вторая голова:

– Что?

– Ты убил ее, – повторил отец. – Так вперед, убей и меня. Для ровного счета.

– Какого черта ты несешь? – яростно заорал Джесс. – Мама сбежала! Не смогла вынести жизнь с тобой. И никто бы не стал ее винить.

Джесс винил ее. За то, что бросила его с этим никчемным человеком, за то, что оставила его. Отец любил обвинять Джесса в ее уходе, говорил, что она не смогла взять на себя воспитание ребенка и ушла, чтобы избежать ответственности. Но Джесс знал, что она ушла, потому что ее муж был никчемным пьяницей. Единственное сомнение, которое закрадывалось ему в голову, выливалось в попытки понять, зачем ей оставлять маленького ребенка с накачанным пивом неудачником.

– Это был ты, – отец указал на него. – Урод. Ты убил ее.

Он неуклюже поднялся на ноги, оперевшись на кухонный стол. В нетрезвом состоянии его усилия встать и восстановить равновесие потребовали всего оставшегося у него соображения и выдержки. Пыхтя, он пятился, пока не врезался в кухонную стойку. Джесс шагал за ним, сжав кулаки.

– Ты никчемный лжец, – сказал он. – Она убежала от тебя!

– Хочешь доказательство, умник? Я свожу тебя на ее могилу!

– Обманщик!

Всю жизнь мысль о том, что мать может вернуться, может связаться с ним и предложить сбежать от этого жалкого подобия отца помогала Джессу сохранять рассудок. Крохотная крупица надежды, что где-то жизнь может иметь смысл. Он ненавидел ее решение, но думал, что сможет простить ее… если она вернется.

– Она умерла, рожая тебя, придурок, – сказал отец. – Истекла кровью на столе. Хуже того, ты, может, и не мой вовсе. Я любил твою мать, но святой она не была. Да, я кутил, но она мужиков каждые две недели меняла, вечно искала что-то еще, что-то получше. Никогда не довольствовалась тем, что было у нас. И в конце концов поплатилась. Родила чертового ублюдка, и это убило ее.

– Ты никчемный пьяница и паршивый лжец, – оскалился Джесс. – Почему я должен верить хоть одному твоему слову?

– Хочешь, не верь. Но ты знаешь, что это правда. – Отец закинул руки за голову и рассмеялся. – Черт, да я герой! Ращу чьего-то ублюдка, мне медаль положена.

– Заткнись!

– Знаешь, почему я никогда не говорил тебе, что она умерла и где похоронена? – Изо рта у него брызгала слюна. – Потому что боялся, что ты нассышь на ее могилу, будто просто убить ее было недостаточно…

Безо всяких раздумий Джесс схватил с деревянной подставки на столе самый большой мясницкий нож и по рукоять вогнал его отцу в грудь. И только отпустив рукоять, сообразил, что наделал.

Отец посмотрел вниз – ему понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что произошло, – и снова поднял глаза на Джесса:

– Для ровного… – он упал на колени, – …счета.

Он повалился ничком, вогнав нож еще глубже, а потом шлепнулся на бок в растущую лужу крови.

Попятившись, Джесс поморщился от пронзившей голову боли. Он прижал ладони к шишкам на лбу, и ему показалось, что они стали больше за те пару минут, что прошли после того, как он сбежал вниз по лестнице.

Схватив куртку и ключи от отцовской машины, Джесс выскочил из дома.

* * *

Дальтон Рурке сидел на краю незаправленной постели и разглядывал свои потемневшие заостренные ногти. Пробив дыру в стене, он смыл с руки гипсовую пыль и прополоскал рот. Но как бы он ни скреб ногти, чернота с них не сошла. Некоторые парни его возраста красили ногти в черный цвет, но сам он ничего подобного не делал. Темная окраска выглядела естественной… пусть и ненормальной… вероятно, из-за недостатка витаминов. Если так, думал он, это должен быть долгий процесс, начинающийся с основания ногтей. Но странная окраска и огрубение случились быстро. Может, это симптом болезни? Бабка и дед никогда не выключали телевизор, даже если его не смотрели, и Дальтон слышал, как они говорили о множестве эпидемий в городе. Не мог ли он заразиться? Подозрительнее всего было то, что ногти казались крепче, чем раньше. А еще после того, как он сорвался и пробил стену, следовало бы ожидать синяков, но рука была в порядке.