Однако тротуары из кирпичных или булыжных сделались дощатыми, и ступать по ним было небезопасно. А улицы стали скользкими от грязи и еще чего-то. Она не могла определить, чего именно. Мелкие, забитые грязью дренажные канавы тянулись вдоль улиц. Иногда ей приходилось перепрыгивать через них, чтобы перейти улицу. Даже там, где в качестве мостика в канаву был положен камень, держался он неустойчиво. Запах гниющих отбросов нередко вызывал тошноту.

Когда они свернули с Мэгэзин-стрит, дощатые тротуары исчезли вовсе.

– Осталось всего пять кварталов, – жизнерадостно сказал полицейский.

Мэри попыталась улыбнуться. С каждым шагом ей все тяжелее было поднимать ноги. На ее ботинки налипла грязь, тяжелая, как свинец, ноги постоянно скользили.

Один квартал, еще один. «Я дойду, – внушала она себе. – Осталось совсем немного. Плоха только улица. Дома очень милые. Небольшие, но милые». Третий квартал, четвертый… Мэри услышала пронзительный крик животного, почувствовала, как что-то ударило ее сзади под коленки, и упала на четвереньки. Она была настолько изумлена, что даже не вскрикнула. Повернув голову, она с удивлением воззрилась на бородатую козью морду.

– Вы в порядке, мисс? – Полицейский взял ее под локоток и помог подняться.

– Я вся в грязи, – слабым голосом отвечала Мэри. Она была не силах более сдерживать слез.

– Ну-ну, не надо плакать! – Полицейский был встревожен: как всякий мужчина, он не знал, что в таких случаях делать. Он торопливо потащил Мэри по улице и сгрузил ее вместе с пожитками на ступеньках единственного двухэтажного дома во всем квартале.

– Теперь вы на месте, – сказал он весело. – Миссис О'Нил позаботится о вас. – Дотронувшись двумя пальцами до своего шлема, он отдал ей честь и ретировался.

Мэри постучала в дверь. Она услышала в доме чье-то пение. «Пожалуйста, будь дома, – неслышно взмолилась Мэри, – и, пожалуйста, будь добра ко мне».

Таких маленьких взрослых людей, как женщина, открывшая ей дверь, Мэри видеть не случалось. На мгновение ей показалось, что перед ней ребенок. Затем она увидела седые пряди в густых каштановых косах, уложенных вокруг головы женщины, и сеть морщинок в уголках голубых глаз, когда женщина улыбнулась, увидев ее.

– Что ж ты такая растрепанная-то? Заходи, рассказывай, кто такая будешь. Меня звать вдова О'Нил.

– А меня Мэри Макалистер.

– Ну заходи, Мэри Макалистер. На кухне есть плита, а на плите чайник.

Никогда в жизни Мэри не чувствовала себя такой признательной.

– Спасибо… – Это было все, что она сумела сказать, но в эту неловкую фразу она вложила всю душу.

Однако вдова О'Нил не желала ограничиться лишь благодарностью Мэри. Как только та уселась на табуретке возле печки с чашкой чая в руках, энергичная маленькая женщина приступила к делу:

– Будешь мне платить три доллара в неделю, вперед, пока я не удостоверюсь в твоей платежеспособности. Тогда я разрешу тебе платить в конце недели. Я тебя не знаю, Мэри Макалистер, поэтому, если у тебя сейчас нет денег, допивай чай и ступай своей дорогой.

– У меня есть деньги. – Мэри начала рыться в карманах.

– Ну и замечательно. Можешь заплатить попозже, когда отогреешься и обсохнешь. Завтракать будешь в шесть, а ужинать в семь. Опоздаешь – будешь есть остатки. Если хочешь, могу наладить тебе обеды навынос, это будет еще доллар в неделю. Согласна?

Мэри кивнула. Она не знала, что такое «обеды навынос», но времени спросить у нее не было. Миссис О'Нил тараторила так быстро, что вставить слово не было никакой возможности.

– Ванну принимать можешь здесь, на кухне. Я назначу время и поставлю лохань. Воду таскать и греть будешь сама, и лохань сама будешь чистить после себя. Если мне не понравится, как ты ее вычистишь, придется повторить. Пользование лоханью и полотенцем – еще двадцать пять центов. Мыло для ванны я выдаю сама, но стирать будешь собственным мылом. Лоханка для стирки во дворе, там же и веревка для белья. Можешь пользоваться моими утюгами и доской, но только тогда, когда ими не пользуюсь я.

Раз в две недели, по субботам, буду выдавать свежее постельное белье. Лучших подушек, чем на моих постелях, ты нигде не найдешь. Но запомни: чтоб на этих подушках лежала только твоя голова, иначе вылетишь отсюда в два счета. У меня есть гостиная, где ты можешь встречаться со своим дружком, если он у тебя есть, но только, не обессудь, дверь в нее будет открыта. Это христианский дом, и греха у себя под крышей я не потерплю.

Если тебя, Мэри Макалистер, такие условия устраивают, я налью тебе еще чашечку, пока ты достаешь деньги, а потом покажу комнату. Сегодня среда. Можешь заплатить мне доллар тридцать до конца недели или четыре двадцать пять еще за неделю вперед. Плату я собираю по субботам. Это удобно – получаешь жалованье и сразу же расплачиваешься со мной.

Мэри заплатила миссис О'Нил четыре доллара двадцать пять центов. За это она получила узкую кровать в узкой комнатке и бесплатный урок.

В монастырской школе она сама заправляла постель и, под чутким руководством монахинь, сшила свое выпускное платье. Этим ее навыки домоводства исчерпывались. Она не умела сама себя обслужить.

Умыв лицо, переодевшись и причесавшись, Мэри разыскала миссис О'Нил и попросила помочь ей:

– Вы не могли бы научить меня стирать и гладить? Платье, в котором я к вам пришла, ужасно запачкалось.

Вдова отвела взгляд от картошки, которую в этот момент чистила:

– Научить тебя? То есть как это?

– Я ничего не понимаю в стирке. Меня всегда обстирывали другие. До приезда в Новый Орлеан я почти не покидала школы. Я разыскиваю свою бабушку… – И она рассказала вдове всю историю своих злоключений.

Мэри говорила, а миссис О'Нил чистила картошку. Мэри еще не закончила, а все картофелины были уже очищены, и миссис О'Нил принялась их резать. Мэри рассказала все до конца, а миссис О'Нил продолжала резать.

Ее молчание не понравилось Мэри. Она подождала, когда вдова сметет наструганные белые кусочки в котелок. Когда миссис О'Нил стала подвешивать котелок на крюк в очаге, так и не нарушив молчания, Мэри поднялась и подошла к женщине:

– Что скажете, миссис О'Нил? Разве со мной не обошлись самым позорным образом?

Крошечная вдова посмотрела на Мэри.

– Что я скажу? Я скажу, что такой дуры, как ты, на моей кухне еще не появлялось. Ну-ка, подержи вот эту ручку, пока я крюк подтяну повыше. – Она схватила Мэри за руку и всунула ей котелок.

Когда они совместными усилиями пристроили котелок так, как хотелось миссис О'Нил, хозяйка уперла руки в бедра и осмотрела Мэри с ног до головы.

– Так, на больную ты не похожа, – сказала она после осмотра. – Значит, просто дура. Чего ты от меня ожидала, девочка? Сочувствия, что ты потеряла шкатулку с побрякушками? Что папаша твой не оставил тебе богатства? Что ты не знала своей мамаши? Я вижу перед собой здоровую молодую женщину, которая ждет, что Господь наш всеблагой бросит все свои важные дела и устроит так, чтобы ей на блюдечке преподнесли весь мир, а она и палец о палец не ударит. И это при том, что она выбрасывает на ветер все его дары, прежде чем он успевает их ей доставить. Ты, Мэри Макалистер, и так уже даром получила больше, чем тебе причитается. Остальное пора бы и заработать.