Допрос вступил в решительную фазу. Спутники Лугового, с которыми его безвременно разлучили: помощник прокурора Булдыгин Павел Викторович, работница издания «Байкал» Мария Рыбакова – доставить их немедленно! «Плантатора» перекосило, как дешевые обои. Невозможно-с, сударь… Тычок прикладом. Почему же, собственно, невозможно? Второй по значимости человек в Республике дезертиров не может вызвать для беседы особо информированных задержанных?

Скрипя зубами, господин Покровский забормотал, что помощник прокурора Булдыгин скончался, не приходя в сознание – собирались допросить его по поводу пропавших денег, да не подфартило… Журналистка Мария Рыбакова впала в невменяемость – глухая депрессия на почве сильного стресса – и говорить способна о чем угодно, только не по теме… От бешенства потемнело в глазах, я занес приклад, чтобы вбить кадык в глотку, «плантатор» завизжал, забился, как девица, которую собрались насиловать…

Ночь была тиха и привлекательна. Гроза ушла на юг, а новая, на севере, только формировалась. Журчал ручеек, обрамленный симпатичной альпийской горкой. Запахи цветов носились по округе. Тихий ветерок трепал макушки кустарника, шевелил траву. Далеко на западе, под одеялом рваных облаков, выделялся гребень утеса, венчаемый сосной-верхолазкой.

Но спокойствие было хрупким и неустойчивым. С южной стороны уже нарастало дребезжание мотора…

Джип со скрежетом затормозил у решетчатой ограды. Вывалились двое, побежали к решетке.

– Вперед, Аркадий Наумович, – прошептал я. – Спускайтесь с крыльца, подходите. Да уверенности побольше, уверенности, а не бездарного столбняка… Вы знаете, что говорить.

Погано себя чувствовал в новой ипостаси Аркадий Наумович. Да и мне в щеголеватом камуфляже с плеча мертвеца было несколько неуютно. Не сказать, что он сильно давил или провисала мотня, но не по себе было. Я поправил автомат, чтобы легче сбрасывать с плеча, и приготовился начать движение. Саул протяжно выдохнул, решительно сбежал с крыльца… и встал. Не было печали.

– Продолжайте движение, Аркадий Наумович, – прошипел я. – Уверенно, враскачку. Не подавайте виду, что у вас репейник в заднице.

– Фигляр хренов, – огрызнулся «плантатор».

– Искренне ваш, Аркадий Наумович. Не спорю, в некотором роде ваш покорный слуга – краснобай и баламут, но постарайтесь не думать об этом. Двигайте с богом. Не вам одному страшно.

– Аркадий Наумович, это вы? – замолотили в кружево ворот. – Червиченко! Вам уже доложили?

– В чем дело, Анисий? – Голос хозяина почти не дрожал. Сунув руки в парусиновые брюки, он сделал несколько шагов и выдвинулся на уровень центральной клумбы.

– У вас тут все в порядке?

Я тоже поспешил вылупиться из тени – не за тем, чтобы разглядели мое лицо (в нем не было ничего внушающего доверие), а чтобы блеснуть камуфляжем.

– В чем проблема, Анисий? – рявкнул Саул. – У нас тут все в порядке!

– У Василия в лагере неприятности! – Говорящий обхватил прутья решетки и всунул на территорию нос. – Часть рабов ушла в побег! Перебили охрану, разбежались! У них оружие, Аркадий Наумович!.. Представляете, Василий с вечера уехал к бабе, а эти кретины, что остались, даже собак из питомника не выпустили!

– А вот на этом месте, Аркадий Наумович, вы должны изобразить праведное бешенство, – тихо подсказал я. – Да рожайте же вы скорее, мать вашу, научитесь обходиться без суфлера…

В последующие пару минут Саул крепко разорялся. Но как-то без задора, на троечку. Далек он был от художественного совершенства. Хотелось надеяться, что собеседник не заметил фальши. Из оправданий клеврета явствовало, что его служба к случившемуся отношения не имеет, виновата исключительно охрана. Василий крепко пьян и еще не знает, что разжалован в рядовые караульные (с перспективой сесть на нары), часть рабов перебита, часть водворена обратно в барак, и беспокоиться, в сущности, не о чем – к рассвету в этом ущелье не останется ни одного вольношатающегося. Некоторое опасение вызывает лишь вот какой факт: оружие охраны было захвачено, в том числе пулемет с вышки, но по итогам карательной операции не возвращено ни одной единицы стрелкового оружия. То есть оружие где-то бегает. Оттого и возникает резонный вопрос: не угрожает ли поместью кое-какая опасность?

– Аркадий Наумович, со мною четверо ребят, – тараторил Анисий. – Если хотите, они останутся с вами, усилят охрану… ведь чем черт не шутит…

– Прибью, Аркадий Наумович, – тихо пообещал я. – Вот не сходя с этого места прибью, и пукнуть не успеете…

– Не нужно никого оставлять! – заревел, срываясь на визг, Саул. – Здесь достаточно верных людей! Всех бездельников на поиски беглецов! Немедленно!

– Вы уверены, Аркадий Наумович?.. – Анисий нерешительно отступил от решетки.

– Исполнять! – Хреновый из «плантатора» артист. – И попрошу не наезжать сюда каждую минуту, чтобы справляться о моей безопасности!..

Посекундно озираясь, Анисий потрюхал к машине. Взревел мотор, джип сорвался с места.

– А теперь пожалте-с в дом, Аркадий Наумович, – любезно сказал я. – Первое испытание вы худо-бедно прошли. Теперь поговорим о телефонном праве…

В сложной бюрократической системе, как и повсюду на Руси, правая рука не ведала, что творит левая.

– Под усиленным эскортом! – орал в компактную рацию Саул. – Мне плевать, что по ущелью бродят вооруженные рабы! Тоже мне, восстание Спартака, мать вашу!.. Эта особа мне нужна незамедлительно – она должна быть допрошена, в каком бы состоянии ни находилась!..

Он просто вынужден был это делать, поскольку мы извлекли из спальни дражайшую супругу, приставили к затылку автомат и клятвенно пообещали облить его мозгами родной половины, если будет не по-нашему. Особой страсти к пышнотелой мадам «плантатор» не питал (да и она взаимно), но понимал, что смерть не ходит одна. Оставалось запастись терпением. Время вынужденного простоя даром не теряли. Поставив в известность хозяина, что пора пересмотреть итоги «приватизации», мы учинили в доме форменный разгром. Три минуты каждому на душ (Ульяне – пять) в сверкающей мрамором ванной; гардероб рабовладельца распотрошили, отыскали в кладовке несколько рюкзаков – набивали их свитерами, джинсами, прочной обувью. В багаж летели палки колбасы, консервы с крабами, форелью, мучные лепешки, плавленые сыры. Чистое белье натягивали на себя, дополнительные комплекты яростно трамбовали в рюкзаки. Смотрелось это, конечно, дико и непотребно, но наша ли в том вина? Камуфляж покойных церберов в целях конспирации пришлось надеть на себя (надеялись, что временно) – отшаркивали кровь и дико ругались. Апофеозом нашего сумбурного преображения стало явление Ульяны – в великоватых велюровых штанах и чудесном свитере под горлышко. Уже не та бесцветная особа, что сливалась с аморфной массой рабов. Худая, бледная, но – ЖЕНЩИНА. Распрямились плечи, вспыхнули в черных глазницах живые тюленьи глаза.

– Упасть, не встать, – выразил общее мужское мнение одергивающий камуфляж Хомченко. – На вас, красавица, маячок привлекательности не ставили?