Отравился, похоже, человек, подумал Голованов. Видать, чужды ему запахи иноземные.

Щербак же ехать не спешил. Он закурил сигарету и стал вальяжно прогуливаться непосредственно перед моргом.

Во дворе тем временем собирались «тупые студиозусы», их легко можно было отличить от случайных прохожих по тщетной имитации мысли на загорелых физиономиях.

Щербак выкурил одну сигарету и взялся за следующую, вставил ее в зубы, но закуривать не стал. Минут пять спустя на крыльцо с каким-то списком в руках вышел тот самый хмырь, который разговаривал с Сибиряковой, и громко сказал:

— Кто на пересдачу к профессору Кузнецову, попрошу приехать к пяти часам вечера. Профессор проводит внеплановое вскрытие в ЦКБ.

По толпе студентов прокатился вздох облегчения: казнь откладывалась на несколько часов.

— Простите, коллега. — Щербак взбежал на крыльцо и придержал хмыря за локоть, одновременно он рассмотрел то, чего не заметил раньше, — табличку на халате: «Врач Борис Сергеевич Шаповалов». — Кстати, мы с вами тезки, и это не может не радовать! — легко соврал он, по опыту зная, что к тезкам и однофамильцам люди почему-то всегда испытывают большее доверие.

— Да? — удивился Борис Сергеевич.

— Неужели у Ирины другая версия диагноза?

— Простите, да вы о чем, собственно? — вырвал наконец свою руку Борис Сергеевич.

— Дык о Кропоткине же! — интимно зашептал Щербак.

— Так вы в курсе? — удивился патологоанатом. — Разве вы с ней знакомы? Мне показалось, вы Кузнецова ждете…

— Ну, — потупился Щербак, — мне неудобно было при вас демонстрировать, что мы с Иркой старые, э-э… — Слушайте, Борис Сергеевич, — Щербак повертел головой, — а не освежиться ли нам, а?

— В смысле? — совсем уже оторопел медик.

— По пивку, я имею в виду. Все равно студентов вы отпустили, можно и наградить себя небольшим перерывом, верно? Вам жизненно необходимо холодненького «Гессера», вот вам мой диализ, дорогой тезка…

Через полчаса с лишним, выезжая через Комсомольский проспект на Хамовнический Вал, Щербак позвонил напарнику:

— Сева, что сейчас делаешь?

— Пиво пью, — последовал неожиданный ответ.

Щербак на какое-то мгновение даже растерялся, потом сообразил, что это шутка.

— Расслабься, наблюдаю, как Сибирякова собирает свою бригаду на выезд, — объяснил Голованов. — Любопытное зрелище… очень похоже на американские фильмы, как там пузатые ветераны Вьетнама нехотя собираются вместе, чтобы восстановить правильное положение вещей… И еще — тебя проклинаю, что без машины меня оставил.

— Ничего, тачку поймаешь, — рассеянно сказал Щербак. — В общем, кое-что уже вырисовывается в тумане. — Наша докторша интересовалась актом вскрытия Кропоткина.

— Не так уж и сложно это было предположить, раз она в морг потащилась.

— Зато теперь мы это знаем наверняка, — резонно возразил Щербак. — Но вот что странно: Сибирякова пыталась выяснить, нет ли у патологоанатома, который проводил вскрытие, сомнений в диагнозе, кажется, она не верит в диагноз «инфаркт».

На самом деле за пятнадцать минут Николай успел выяснить гораздо больше. Что Борис Сергеевич и Сибирякова давно знакомы; что учились в одном институте и тусовались в одной компании, так как Борис Сергеевич в свое время ухаживал за сибиряковской подружкой; что труп Кропоткина в морг доставила действительно бригада Сибиряковой; что Сибирякова хотела присутствовать при вскрытии; что потом выставила Борису Сергеевичу два литра пива, чтобы посмотреть акт вскрытия, и попросила сделать ей копию; что мотивировала она свой интерес желанием удостовериться, правильно ли была проведена инфарктная реанимация; что вскрытие проводил очень опытный патологоанатом и у него лично сомнений в том, что причиной смерти являлся инфаркт, нет никаких; что сегодня Сибирякова приходила в морг уже в третий раз и уже ни о чем не расспрашивала, а выставляла Борису Сергеевичу вторую порцию пива — за копию акта.

— Все это подозрительно, и все это мне нравится, — проскрипел Голованов.

— Выводы — твоя прерогатива, босс, — охотно согласился Щербак.

Он обошел всех друзей и знакомых — просил денег в долг. Рокфеллеров и Онассисов в знакомых не числилось — пришлось довольствоваться крохами: у кого пятьдесят долларов, у кого сотню, быстро вернуть не обещал, потому давали меньше, чем могли бы. В результате насобиралось только на самолет в один конец. Но Анатолия это мало заботило, в конце концов, виза закончится — вышлют, или консульство российское оплатит, или австралийские налогоплательщики раскошелятся.

…И вот он, черт возьми, Мельбурн. Страна кенгуру.

В аэропорту Анатолий прибился к голландским туристам — шестеро студентов в рваных джинсах с вылинявшими рюкзаками. У голландцев тоже с деньгами было негусто, и они собирались проехать всю Австралию автостопом, останавливаясь в самых дешевых мотелях. Но для начала в их планы входил осмотр достопримечательностей Мельбурна, и они знали суперотель специально для таких безденежных путешественников — две звезды, по сути общага, с комнатами на восьмерых и душем на этаже, зато цена койки — всего пара долларов в день, причем австралийских.

В первый вечер Анатолий с новыми знакомыми надувался пивом, попробовал настоящую голландскую травку и поймал такой кайф, что жизнь показалась удивительно замечательной, а ночью ему приснился счастливый сон, как суровые полицейские вяжут ублюдка Кимбла и он в оранжевой тюремной робе глядит на мир через зарешеченное окошко серой и мрачной тюрьмы. А в следующем сне, не менее замечательном, Анатолий принимал из рук председателя Нобелевского комитета премию и медаль, присвоенную посмертно профессору Кропоткину.

Утро, правда, все расставило по местам. Чудовищно болела голова, черт знает что творилось в желудке, словно набитом воздушными шарами, а до исследовательского центра Кимбла, расположенного в пригороде Мельбурна, пришлось тащиться на раздолбанном попутном грузовике, в кузове — на каких-то сетках и клетках, а потом еще битый час доказывать секьюрити, что он не верблюд и, несмотря на то что ему не назначено, Кимбл захочет поговорить, стоит только упомянуть фамилию Кропоткин.

Хорошо хоть, пока шло выяснение и согласование, Анатолия поили бесплатным кофе — и в голове понемногу отпустило.

Но, наконец пробившись в кабинет, он замер на пороге, не зная, с чего начать. Кимбл закончил что-то писать, поднял глаза, прищурился, пытаясь вспомнить, откуда ему знаком гость. Он был так не похож на коварного злодея — абсолютно безобидная внешность, растерянная улыбка…

Анатолий оглядел кабинет, и ненависть к австралийцу вспыхнула с новой силой: империалист хренов! Комнатища метров семьдесят, диванчики, этажерочки стеклянные, выпивки на столике сортов двадцать, музычка играет, фотографии по стеночкам: Кимбл с семейством, Кимбл с друзьями, Кимбл с ружьем и охотничьими трофеями, Кимбл у вертолета — такому важному перцу без вертолета, конечно, никак, Кимбл на яхте, небось собственной, Кимбл в гольф-клубе, и тут же в кабинете филиал этого гольф-клуба: дорожка искусственной травы, клюшки, экран, в который надо шпулять, а он тебе человеческим голосом: промазали вы, господин хороший. Нам так не жить! Нам с клизмотронами в одном сарае за скрипучими столами науку делать!..