«Расход муки даже после сокращения хлебного пайка (то есть 2 сентября 1941 года) оставался высоким — более 2 тысяч тонн в сутки».

При указанном расходе муки 1,6 миллиона тонн зерна (которое Сталин отдал Гитлеру для снабжения вермахта) хватило бы жителям блокадного Ленинграда на 800 суток, то есть на два с лишним года, практически на весь период блокады. Можно смело утверждать, что при таком, пусть и скромном, обеспечении хлебом удалось бы избежать катастрофической смертности от голода в Ленинграде, которая даже по официальным данным составила около одного миллиона человек.

Может показаться, что зерно и хлеб, несмотря на решающую роль для блокадного Ленинграда, для Гитлера были слишком мелким вопросом. Однако, внимательно изучая продовольственную проблему, вдруг выясняем, что к началу Второй мировой войны общий импорт зерна в Германию составлял около двух миллионов тонн в год. Таким образом, за счет поставок из СССР нацисты покрывали 80% своего зернового дефицита и благодаря этому смогли неплохо пополнить запасы зерна в закромах Германии, получив чуть ли не годовой объем его поставок из-за рубежа. Но даже при всем при этом размер пайка для боевых частей вермахта с началом войны составлял 750 граммов хлеба в день, то есть немногим более, чем для рабочих блокадного Ленинграда, и его время от времени продолжали сокращать. Так, 20 июня 1940 года, когда фашистская Германия была в зените своего могущества, паек в войсках вновь сократили, в том числе за счет уменьшения потребления хлеба на 100 граммов [33]. Таким образом, фашистская Германия испытывала серьезное негативное воздействие международной блокады и в продовольственной области, и преодолевать связанные с этим трудности нацистам активно помогал Сталин.

Наиболее ярко степень саботажа международных усилий по противодействию экспансии фашистской Германии со стороны сталинского режима характеризует речь Гитлера на совещании с высшим военным руководством страны 22 августа 1939 года, сразу же после того, как Гитлер получил заверение от Сталина подписать известный пакт о ненападении. В частности, Гитлер в своем выступлении отметил [66]:

«Нам терять нечего, мы можем только выиграть. Наше экономическое положение в результате ограничений таково, что мы сможем продержаться еще лишь несколько лет…

Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк. Это огромная цель, которая требует огромных сил…

Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен, а я их узнал в Мюнхене, окажутся слишком трусливыми, чтобы напасть [на нас]. Они не выйдут за рамки блокады. А у нас против этого — наша автаркия[167]и русское сырье».

Конечно, понимание сформулированных фюрером перспектив развития событий объективно вытекает из оценки реальной ситуации в мире и в Европе, а не из его речи. Слова Гитлера здесь приведены лишь для убедительной иллюстрации того, какое огромное значение нацистская верхушка придавала советской экономической помощи для укрепления военно-экономического потенциала Германии и ведения агрессивных войн. Упомянутое совещание было закрытым, его материалы совершенно секретны, и Гитлер мог выражаться предельно откровенно, без дипломатических излишеств и эвфемизмов. Таким образом, Сталин обеспечил Германии благоприятные условия для развязывания масштабной войны в Европе: он знал, что Польша будет разбита и поделена и советская экономическая помощь «потечет» в Германию по кратчайшему маршруту.

Советско-нацистское экономическое сотрудничество — это огромная тема, которая заслуживает отдельного исследования, в котором следует показать объем и структуру предоставленной Германии экономической помощи и ее «вклада» в последующий разгром советских войск в июне 1941 года.

О директиве от 13 июня 1941 года, а также о Директиве № 1 написано много, и их тексты можно прочесть в десятках статей и книг, поэтому приводить эти документы здесь не имеет смысла, однако хотелось бы только отметить несколько принципиальных моментов. Если предположить (именно предположить, читая между строк), что главное предназначение Директивы № 1 состоит в том, чтобы привести войска западных военных округов в (полную) боевую готовность, то она совершенно никчемна. Действительно, все без исключения исторические материалы подтверждают, что эта директива пришла во многие соединения и части уже после начала войны или в лучшем случае к моменту вторжения вермахта на территорию СССР, когда она уже была не нужна. Поэтому с точки зрения подъема советских войск по тревоге немецкие самолеты и артиллерия оказались более «своевременными».

В истории с Директивой № 1 крайнее удивление вызывает сама постановка вопроса о принятии исключительно ответственного военно-политического решения, основывающегося, по утверждениям «маршала победы», на показаниях одного перебежчика. Именно это обстоятельство вынудило наркома обороны и начальника Генерального штаба подготовить проект директивы и представить ее на подпись Сталину. Неужели высшие должностные лица в системе военного управления в своей оценке районов, масштабов и сроков вторжения армады противника численностью более четырех миллионов человек основывались исключительно на сведениях одного перебежчика в ранге фельдфебеля?

Однако это лишь предположение, и если верить опять же Жукову, то Сталин суть важнейшего военного документа свел к тому, чтобы войска не поддавались на провокацию. Действительно, как бы историки сталинского толка ни пытались навязать читателю подразумеваемый смысл Директивы № 1, но она в первую очередь требует от командующих и командиров «не давать волю чувствам», а, как и прежде, терпеть выходки немцев, но теперь уже в масштабах войны.

Кроме всего прочего, Директива № 1 содержит один, кажущийся на первый взгляд очевидным и понятным, но в действительности абсурдный пункт, который обходят молчанием все без исключения историки:

«б) перед рассветом 22 июня 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать».

Трудно обвинять в незнании предметной области Сталина, который, конечно, никогда в жизни не занимался перебазированием крупных группировок авиации (да и небольших также). Но наличие указанного невыполнимого пункта в важнейшем оперативном документе означает, что Сталин поставил руководить оборонным ведомством страны людей, не имеющих ни малейшего представления о том, какие ресурсы и сколько времени необходимо, чтобы рассредоточить по полевым аэродромам около одной тысячи самолетов. Для этого необходимо как минимум вызвать на аэродромы базирования весь летный и инженерно-технический состав, а также службы обеспечения. На полевые аэродромы (аэродромы рассредоточения) перебросить группы руководства полетами и часть инженерно-технического состава и служб обеспечения с необходимым оборудованием для встречи прилетающих самолетов. Полевые аэродромы необходимо было распределить между авиационными частями и соединениями на уровне военных округов, а экипажам (а также наземным командам) поставить задачу таким образом, чтобы они точно знали маршрут перелета, последовательность взлета, порядок захода на посадку.