обуздать эгоизм и ненависть к ближнему. Вот у нас на Вербарии общество хоть и было одно, с одной общей религией и моралью, но было множество государств… А это чуть лучше, чем полная анархия. Внутри государства вроде как все сдерживается правительством, но когда интересы правящих верхушек пересекаются, начинается война. Беда начинается. И здесь уж кто сильнее, тот и прав. Благодаря Теньеге у древних Ра отсутствовали конфликты как класс. Межличностные, межгрупповые… Их попросту не было. Она чувствует свои творения, своих детей, куда как тоньше, чем они сами. Едва проклюнутся ростки конфликта, как она явит себя и ссора гаснет, не успев возгореть. Внешне это проявляется каким-то намеком для конфликтующих: будь то дуновение ветра или шелест песка, далекий крик груху или затмение солнца. И в этом неповторимом явлении встречник понимает встречника, как себя. Примеряет его на себе. На мгновение — на неуловимый миг — становится им и понимает, принимает его точку зрения. И вот, они уже смотрят друг на друга не как враги, а как кровники. И так во всем! Благодаря Теньеге цивилизация Ра лишена таких костылей как общество, политика, религия… Да и зачем они там, где нет лжи и корысти? Их жизнь не сведена к борьбе друг с другом, а посвящена изучению самих себя, освоению природы. У Ра нет письменности, потому как любое знание, опыт любой жизни доступны всегда! Если возникнет затруднение, Теньеге сама догадается и подскажет. Не явно, но намеком. Главное уметь прочесть его. Вот этому учатся Ра. Дышать в унисон с Теньеге, а через нее — с каждым соплеменником. Ничто и никогда не сможет сплотить цивилизацию крепче, наполнить жизнь каждого гармонией и смыслом, чем она.

Пылкая речь Крайтере оборвалась, и Тиеф заметил, как в его руках засверкал металлический диск.

— И всему этому вдруг был положен конец, — произнес он тихим, исполненным печали голосом. — Атодомель знал, что Ра не отдадут Теньеге без боя и посему оборвал ее жизнь до того, как она, — до того как они — могли бы воспротивиться. Как именно он это сделал, я не знаю: свидетельств нет никаких. Впрочем, это даже и не важно. В одночасье они превратились в беспомощных слепцов. И вот теперь, здесь в этом замкнутом цикле, им мерещится надежда, что это именно ты всему вина.

Он замолчал, понуро склонив голову. Диск в его руках вращался все медленнее, пока вовсе не прекратил сверкать.

— Я помню… — нерешительно заговорил Тиеф, на которого слова Крайтер произвели сильное впечатление. — Помню, как еще на планете, до того как Мудрец обратил меня в избранного, я слышал зов. Немой голос. Тогда мне казалось, что это он звал меня… Может это была она?

Крайтер поднял голову и долго посмотрел на Тиефа. В его взгляде, укрытом сумраком пещеры, вспыхнуло нечто зловещее. Что-то такое, чего он никак не ожидал увидеть. Крайтер медленно покачал головой и со вздохом спросил:

— Ты знал, чем были капли, которыми вы каждый вечер обменивались?

От этих слов Тиефа обдало ледяным холодом. Он почувствовал, как все его тело ощетинилось мурашками.

— Вы пожирали свою родительницу, упиваясь мгновеньями забытья. Но я не виню вас. Безумцы неповинны в своем недуге. Тем более что она уже давно была мертва. Ваша цель, идея воссоединения была пуста, Тиеф. Пустая надежда, не более. Ра существовали по инерции и пески времени рано или поздно растерли бы вас в пыль, но… Появились мы. Появились и притащили чуму сюда, на здоровую и молодую планету. — Он невесело усмехнулся. — Кто бы мог подумать, что сумасшествие может быть заразным. И сейчас мы в центре этой заразы. Но ничего. Вскоре все должно закончиться.

Небрежным жестом он спрятал блестящий кругляш в кармане плаща и похлопал Тиефа по плечу.

— Тебе нужно выспаться. Постарайся, во всяком случае. Вот, ну-ка… — он приподнял голову Тиефа и подложил под нее пискнувшую личинку стратха. — Что б удобней было. А теперь спи.

Он прикоснулся пальцем ко лбу Тиефа, отчего веки сразу налились тяжестью.

— Спи, Тиеф, — услышал он уже откуда-то издали тихий голос. — Утро обещает стать… Обещает стать дивным сном.

Tat 22

— Почему ты боишься его? — Сейвен слегка кивнул головой в сторону спящего себя, сделав вид, что пропустил мимо ушей признание Крайтера. «Ой, Крайтера ли?» — И как тебя называть? Я вижу Крайтера, но…

— Зови меня Теньеге.

— Теньеге?

— Да. Так называл себя один мой близкий друг… — при этих словах облик Крайтера завибрировал, взблеснул ртутью и переменился. Теперь перед Сейвеном сидел Сейвен в остро отутюженной форме ларга купола Бредби.

Сейвен поморщился и создание, будто уловив его неудовольствие, вновь завибрировало, вспыхнув обликом Делио Флаби. Образ просуществовал недолго, скомкался и как-то чудно ввернулся сам в себя. Следом с калейдоскопичной быстротой замелькали фигуры особ, как знакомых Сейвену, так и неизвестных вовсе.

— Так, хватит, — прервал он череду характеров, да так неудачно, что перед ним замерло существо, исторгнутое потусторонним кошмаром… На явно женском лице с седыми висками старца, кривилась болезненная улыбка третьей, кажется, детской персоны. Глаза: один голубой, другой серый, смотрели на него хоть и с готовностью, но без страха… Одетое в лоскутное платье существо уже не могло остановить свои метаморфозы и продолжало медленно меняться.

— Хватит, — повторил Сейвен уже спокойнее и отхлебнул из кружки.

— Выбери меня, — бесцветным голосом выговорило существо.

— Хорошо, хорошо… Стань, эээ… А стань-ка моей матерью, — вдруг вырвалось у него прежде, чем он успел сообразить чего просит.

Едва он это сказал, как существо вспыхнуло в последний раз и пред Сейвеном оказалась стройная женщина в сером, строгом платье. Она застенчиво подняла на него серые же глаза, но потупилась, поджала узкие губы, закусила нижнюю, снова, было, подняла взгляд, но опять потупилась, беспомощно пожав плечами. В руках она теребила кружевной платок с монограммами «Л.Б.». Один край платка был слегка надорван.

Разглядывая утонченный стан, Сейвен почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились. Он никак не ожидал такого эффекта и теперь, вглядываясь в неуловимо знакомое лицо, сожалел о произнесенном выборе. Выбери он кого-то другого, отнесись к выбору осознано, а не выпали первое, что пришло на ум — он не поверил бы. Но перед ним сидел образ детства, которого он не знал.

— Мама?..

— Сейвен.

— Это и вправду ты?

На этот раз женщина не отвела взгляда и, в глубине ее серых глаз, Сейвен прочел ответ. Он протянул к ней руки и она, смущено улыбнувшись, протянула свои в ответ.

— Теплые, — глупо пробормотал он,