Чертов телефон молчал, и я то благодарила за это судьбу — ведь новости могли оказаться страшными, то кляла ее, потому что нет пытки ужасней, чем бесконечное ожидание ужаса. Мы с Бимулей вышли и бродили по набережной Фонтанки, пока собака, замерзнув, сама не потянула меня домой. Я тоже порядком окоченела, но лучше уж окоченеть, чем сидеть там, ожидая звонка из милиции… Я почти завидовала мертвому Сатеку, который, наверно, тоже коченел сейчас где-то под снегом. Зато, вернувшись домой, сварив кофе и впитав каждой клеточкой тела его блаженное тепло, я вдруг ощутила себя последней сукой: в самом деле, можно ли кофеи распивать и греть ноги в теплой собачьей шерсти, когда он лежит там в мерзлой канаве один-одинешенек…

Я снова взялась за трубку, чтобы еще раз пройтись по уже знакомым номерам. В одном из участков на меня накричали:

— Девушка, вы вчера уже звонили! Сколько можно?!

— А вы найдите, и я звонить перестану… — пообещала я.

— Вот ведь странный народ! — удивился дежурный. — Вы же и сами не обрадуетесь, когда найдем.

«Когда найдем», — отметила я про себя, — не «если», а «когда»…

Телефон зазвонил в третьем часу дня, но я не смогла заставить себя снять трубку. Просто стояла рядом, словно окаменев, и слушала его сердитые, а затем обиженные звонки. Аппарат помолчал, собираясь с силами, и зазвонил снова.

«Ответь! — скомандовала я самой себе. — Ответь, иначе ты потом совсем сбрендишь, гадая, кто это и почему…»

— Алло…

— Саша? Это Саша?

— Да. А вы кто?

— Это Ян, сосед Юты. Сатек жив!

Я опустилась мимо стула на пол. Мне казалось, что я лечу, а вокруг взрывается фейерверк

— Алло, Саша! Ты слышала? Сатек жив!

— Где… он… — хрипло выдавила из себя я. — Где он?!

— В тюрьме! В Праге! Сатек заарестован!

— Арестован?! За что? Почему?

— Не ведам… — немного помолчав, ответил сосед. — Говорят, СТБ…

На линии послышался щелчок, разговор прервался.

— Ян! Ян! — истерически завопила я в молчащую трубку. — Яа-а-ан!..

Там снова что-то щелкнуло и характерно-деловой голос телефонистки международной связи произнес:

— Разговор закончен, разъединяю.

Я осторожно положила трубку на рычаг и повернулась к Биме, которая вот уже полминуты стояла рядом и, пользуясь временным совпадением уровней роста, вылизывала мне щеку.

— Бимуля, он жив! Слышишь? Он жив!

Собака радостно взмахнула хвостом и припала на передние лапы. Весь ее вид говорил, что подобную новость следует отпраздновать не иначе чем двумя, а то и тремя сосисками.

— Жив, но в тюряге! — охладила я собачьи ожидания. — Погоди, Бима… Как он сказал? СТБ? По-моему, Сатек говорил, что это чешский филиал КГБ… или я что-то путаю?

Походив с минуту-другую по коридору, я опять взялась за телефон. Вся моя жизнь в эти дни была прочно завязана на этот чертов аппарат страхов и надежд…

— Константин Викентьевич?

— Саша? Рад тебя слышать! — приветствовал меня полковник. — Хотя, если честно, не ожидал… Или ты все-таки решила пригласить меня на свадьбу?

— Что такое СТБ?

— Сберегательно-Транспортный Банк? — игриво предположил Новоявленский.

Судя по интонации, у него явно было превосходное настроение. Получил внеочередное звание? Из генерал-майоров в генерал-полковники? Я постаралась говорить по возможности сухо, по-деловому.

— Мой жених не прилетел в Питер, Константин Викентьевич. Вернее, не долетел. Арестован в Пражском аэропорту непосредственно перед рейсом. Говорят, это сделали люди из СТБ. И вряд ли речь идет о банке. Вы ведь, наверно, в курсе, что означает это слово в Чехословакии?

Полковник долго молчал, а когда заговорил, в его голосе слышалась растерянность, причем не наигранная — я достаточно хорошо знала человека, чтобы понять это.

— Саша, поверь, мне ничего не известно о его аресте. Обещаю выяснить как можно скорее и перезвонить тебе. Хорошо?

— Хорошо.

Он действительно перезвонил — около половины пятого, когда мама еще не вернулась с работы.

— Увы, Саша, ты права. Сатурнин Краус арестован в аэропорту при попытке покинуть страну…

— Что за чушь, Константин Викентьевич? Какая «попытка»? Он летел по официальному приглашению, с полностью оформленными бумагами.

Полковник смущенно кашлянул.

— Я в курсе, Саша. Просто зачитал тебе официальную формулировку ответа на мой запрос. Фактически так оно и есть. Он ведь садился в самолет? Садился. Собирался покинуть Чехословакию? Собирался.

— Но это звучит так, будто… Подождите, вы хотите сказать, что его арестовали за попытку поступить в аспирантуру Ленинградского института культуры?

— Нет, конечно, — вздохнул Новоявленский.

К сожалению, все намного серьезней. Твой жених был членом ВОНС.

— Чего-чего?

— ВОНС — антисоветская организация в Чехословакии, направляемая из-за границы. Расшифровывается как «Комитет по защите несправедливо осужденных». Близки идеологически к «Хартии-77».

Я набрала в грудь воздуху и затем долго-предолго выдыхала его наружу. Никогда прежде мне не приходилось слышать ни о каких чешских хартиях, партиях, комитетах и несправедливо направляемых из-за границы осужденных.

— Послушайте, Константин Викентьевич, я понятия не имею, о чем вы говорите. Большинство этих слов мне вообще незнакомы. Вы прекрасно знаете, что Саша Романова в принципе не интересуется политикой. Какого же черта политика вдруг заинтересовалась Сашей Романовой?

— Ну, Саша, ты пока на свободе. Арестован твой жених.

— Спасибо за напоминание, товарищ полковник, или кто вы там теперь по званию. Мой жених. Мой, вы слышите? Мой жених. А это значит, что я уже не на свободе. Вам понятно?!

Последнюю фразу я прокричала так, что Бима проснулась, вскочила с коврика и на всякий случай зарычала.

— Спокойней, Саша, спокойней… — тихо проговорил Новоявленский.

— Никакого «спокойней»! — продолжала кричать я. — Никакого «спокойней»! Я не знаю, каким членом был Сатек, когда жил в Праге и учился в университете! Но он вот уже год проживает в глубокой провинции, где нет и в помине никаких комитетов, партий и хартий, работает там автомехаником и готовится к аспирантуре в Ленинграде — опять-таки вдали от этих хартий-шмартий. И этот факт известен вам намного лучше, чем мне. Значит, его арестовали по другой причине. Признайтесь — это ведь ваших рук дело, да? Вы думаете, что так еще крепче посадите меня на крючок, да? Вы ошибаетесь, слышите?! Освободите его немедленно! Немедленно! Иначе… иначе я не знаю, что сделаю…