– Братцы! Близок час нашей победы! На весну намечено грандиозное наступление русских войск, которое должно положить конец этой долгой войне! Венгры и наши братья славяне уже вступили в контакт с нами и ждут нашего весеннего наступления для начала восстания, которое мы поддержим победоносным наступлением! А после выхода Австро-Венгрии из войны Германия будет вынуждена искать мира и выведет войска с нашей земли! На склады уже завезли комплекты новой формы для парада победы в Берлине! Военные оркестры уже разучивают торжественный вход в Константинополь! По случаю столь славной победы в войне, подписи у государя ожидают долгожданные законы о земле, о народном управлении, о сокращении рабочего дня, о награждении всех воевавших землей и деньгами за каждый день на войне, за каждую рану, за каждую награду! Все вы получите особое положение в империи и личную благодарность государя императора! Скоро с почетом домой, братцы!

Генерал Иванов кивнул, и строй слитно ответил:

– Ура! Ура! Ура!

Больше пафоса и больше «народности».

– Но не всем по нутру благость народная! Изменники хотят отстранить народного защитника от власти и принудить отречься от народа своего, отречься от престола! Хотят ограбить народ русский и загнать его в процентную кабалу навечно!

В строю зашумели. Я продолжал накачку.

– В России заговор против народа русского. Мятеж против государя императора поднят кучкой германских агентов из числа богатейших депутатов бывшей Государственной думы, которые соблазнили деньгами и властью некоторых генералов. Прикрываясь лукавыми словами о революции, они хотят открыть фронт германцу, хотят полной и бесконтрольной власти для себя, хотят снять с народа последнюю рубашку!

Шум усилился.

– Братцы! Изменники, занимая высшие посты в армии, хотят сегодня арестовать государя в поезде и принудить отдать германцам власть над Россией, власть над народом русским!

Гул стал угрожающим.

– Главарь мятежа против народа и государя – генерал-изменник Алексеев! Я, великий князь Михаил Александрович, брат государя императора и действую по его высочайшему повелению. Я приказываю вам – все, кто верен присяге, кто готов отстоять право народа на землю и правду, – за мной! Мятежников и сочувствующих им брать под арест, а при сопротивлении стрелять без пощады! С нами Бог! По машинам!

Призывно машу рукой, разворачиваюсь и демонстративно бегу к машине. Сзади слышится топот сотен ног.

Могилев. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Грузовики затормозили у здания Ставки, и из них горохом посыпались георгиевцы. Солдаты быстро окружали здание.

Выходы из Ставки блокировались, окна брались на прицел. С криком «Именем государя императора!» подавлялись стихийные очаги сопротивления. Где не хватало крика, в ход шли кулаки и приклады, но пока обходились без стрельбы и кровопролития.

Двери кабинета наштаверха оказались запертыми. Несколько человек пытались прикладами открыть дорогу, но крепкая дверь держалась. Наконец унтеру Урядному это надоело, и он с веселым матом приложился к замку своим огромным плечом. Треск ломаемой древесины слился с грохотом падающего тела. В образовавшийся проем бросился Мостовский, а за ним сдуру сунулся я. Пуля просвистела у моей головы, и через мгновение Мостовский выстрелил в ответ.

Генерал Алексеев грузно завалился на бок с дыркой в правом виске.

– Не стреляйте! Не стреляйте!

За столом сидел бледный генерал. Я хмыкнул:

– О, генерал Лукомский собственной персоной! Штабс-капитан Мостовский, прошу вас обеспечить конфиденциальность.

Тот быстренько спровадил лишних зрителей из кабинета, а затем по моему знаку истребовал у генерала личное оружие. Что ж, теперь Мостовский со мной до конца. Если мятеж могут коллективно и простить (по нынешним временам обычное дело), то вот собственноручное убийство начальника Штаба Верховного Главнокомандующего – это серьезно.

Итак, я вновь в кабинете наштаверха. Действующие лица данной сцены могут быть описаны словами «Четверо и труп». Состав живых наполовину обновился, и теперь кроме меня и Лукомского на площадке присутствовали Мостовский и Горшков. Штабс-капитан сел так, чтобы Лукомскому был хорошо виден наган у него в руках, а полковник встал за спиной нашего пленника.

Я же уселся напротив Лукомского и открыто так ему улыбнулся, ну словно старому знакомому.

– Вот видите, Александр Сергеевич, антракт закончился, и мы снова свиделись во втором акте. Я, признаться, рад нашей встрече. Вот Михаил Васильевич меня несколько расстроил. Ах, какое нелепое самоубийство! А ведь мог бы еще жить и жить! Но с вами-то, мой дорогой Александр Сергеевич, надеюсь, все в полном порядке?

Лукомский что-то неопределенно буркнул, и я продолжил:

– Я рад, что вы себя хорошо чувствуете. В наше беспокойное время это немало. Так вот, Александр Сергеевич, раз уж вам не посчастливилось нелепо покончить жизнь самоубийством при штурме, то у меня к вам будет деловое предложение. Вы здесь и сейчас пишете несколько бумаг. Первая – рапорт на имя государя о выявленном вами и вашими людьми заговоре против его императорского величества. Лидерами заговора являются генералы Алексеев, Гурко, Брусилов, Рузский и далее по списку, а также господа Родзянко, Милюков, Шульгин, Львов, Керенский и прочие. Вы и ваши люди героически, рискуя жизнью, раскрыли заговор. Напишите все что знаете, и я не советую вам о чем-то или о ком-то забыть. Лично мне ваши откровения даром не нужны – всю схему и подноготную заговора я знаю и без вас. Эта бумага для государя.

Лукомский натурально разыграл праведный гнев.

– Ваше императорское высочество! Мне оскорбительно выслушивать ваши фантазии. Я…

– Воспитанные люди не перебивают собеседников, Александр Сергеевич, тем более, как вы справедливо заметили, я выше вас по положению.

– Простите, ваше императорское высочество, но я…

– И я хотел бы обратить ваше внимание на то, что когда я два часа назад говорил о том, что я принимаю на себя полномочия диктатора до приезда государя в Царское Село, то я, милостивый государь Александр Сергеевич, вовсе не шутил. А потому вы, как воспитанный человек, выслушаете все, что я, как диктатор, вам вежливо предлагаю. Иначе я расстроюсь и не стану предлагать вам вообще никаких вариантов.

Лукомский изобразил на лице оскорбленную невинность.

– Слушайте молча, будьте добры. У меня мало времени, а вы не единственный мой собеседник на сегодня. Итак, я вам вежливо предлагаю взять на себя официальное раскрытие и расследование заговора. Вы указываете всех участников и все что знаете о заговоре. Все без всякой забывчивости. Если в процессе расследования выяснится, что вы что-то забыли, то лучше бы вас нелепо самоубили при штурме, ибо я вам категорически не завидую. Отдельно укажете список ваших людей, которые вместе с вами раскрыли заговор. Им мы покажем ваш рапорт и возьмем с них рапорты обо всем, что они знают. Затем вы напишете мне вторую бумагу – прошение об отставке по состоянию здоровья без указания даты. После завершения наведения порядка в империи и если по какой-то причине не будете дальше очень полезны мне и России, вы тихо и с почетом уйдете в отставку с мундиром и пенсией. Сможете на досуге развлекать высший свет героическими историями о том, как вы спасли империю. Вы, ваша семья, ваша прелестная супруга будете купаться в дорогих лучах славы. Империи всегда нужны герои и образцы для подражания, не правда ли, мой дорогой Александр Сергеевич?