Новая комбинированная, «общевойсковая» тактика постепенно отрабатывалась в ходе регулярных «стояний на Оке», когда русские полки развертывались вдоль левого берега реки в местах возможной переправы татар, стремясь не допустить прорыва бусурман к сердцу Русского государства. И похоже, что во время «войны двух царей» она была доведена до совершенства, о чем свидетельствует анализ сохранившихся описаний трех крупнейших полевых сражений, которые дали государевы воеводы ратям крымских «царей» под Москвой в 1571, 1572 и 1591 гг.

Во всех трех случаях «прямое дело», решившее исход кампании, стало итогом длившихся порой несколько дней стычек передовых отрядов и маневрирования. В ходе Молодинской кампании 1572 г., к примеру, татары вышли к Оке 26 июля и с ходу попробовали переправиться через реку, но были отражены русской конницей, действовавшей при поддержке укрытых в полевых укреплениях, возведенных на «перелазах», пехоты и наряда. Некоторое представление о том, как выглядели эти схватки, этот бой, может дать описание схожего случая, что дал в своей «Истории о делах великого князя московского», рассказывая об осаде и штурме Казани в 1552 г., князь А. Курбский. Он писал, что русские воины под его началом выстроились на некотором отдалении от уреза воды (стоит заметить, что левый, северный берег Оки в районе Серпухова, который занимали русские полки, был отлогим, тогда как противоположный, напротив, обрывистый), ожидая татар. И когда передовые татарские всадники вышли из воды на берег, русские дети боярские дали залп из луков и стремительно атаковали врага, опрокинув его обратно в воду и смешав его «полк»[348].

Однако «тонкой красной линии» русских полков, развернутых вдоль берега Оки от Калуги до Коломны, сложно было долго препятствовать попыткам неприятеля преодолеть позиции «берегового разряда», особенно если разведка ошибалась и теряла врага из виду, как это было в кампанию 1571 г., а противник проявлял настойчивость в попытках «перелезть» через реку. Тогда (как, впрочем, и в следующем году) татары, совершив фланговый маневр, стремились вынудить русских покинуть оборонительный рубеж по Оке и заставить их принять бой если не на марше, то, во всяком случае, на неподготовленной позиции с перевернутым фронтом. И тогда государева рать скорым маршем отступала с «берега» к Москве (по возможности на заранее присмотренные позиции, как это было в 1572 и 1591 гг.). При этом большой воевода, прикрывая отход главных сил, мог оставить арьергард из «резвых людей» «травитися» с неприятелем и «над резвыми передовыми людьми, которые вскоре Оку реку перелезут, поиск учинить и… над крымскими над резвыми перелазными людьми по государеву наказу чинить поиск сколько бог поможет»[349].

Если все складывалось удачно и русские вовремя начинали отход с «берега», то они, как в 1572 и 1591 гг., успевали опередить татар и встать на облюбованную позицию, развернув там гуляй-город и укрепив обоз-кош. Сражение вступало в решающую стадию, однако, по степному обычаю, стороны не сразу бросали в бой все силы, стремясь как можно быстрее сломить сопротивление неприятеля. Прежде воеводы с обеих сторон прощупывали намерения противника, его готовность к продолжению битвы, моральный дух и боеспособность. Это прощупывание осуществлялось посредством «травли» и поединков отдельных всадников и небольших отрядов. Характерная фраза из летописной повести о Молодинском сражении – «наши плъкы с крымскими людми травилися, а съемного бою не было»[350], то есть противники ограничивались преимущественно «лучным боем», не вступая в серьезную схватку с активным использованием холодного и огнестрельного оружия. И видимо, именно во время «травли» и использовался преимущественно равно как русскими, так и татарами знаменитый «хоровод» (описывая его, князь Курбский сообщал, что, когда во время одной из вылазок из осажденной Казани татары «начаша под шанцами круги водити и герцовати, стреляющее из луков по подобию частости дождя…»[351]).

Впрочем, одной лишь «каруселью» русские (и татарские) всадники не ограничивались. Если противник дрогнул, они легко могли перейти от «лучного боя» к «съемному», атакуя врага «жестокими напуски» холодным оружием – копьями, саблями и боевыми топорами. Можно предположить, что при этом атакующий в обычно разреженных (с тем, чтобы было удобнее стрелять из луков и биться холодным оружием) боевых порядках отряд невольно приобретал форму клина, во главе которого скакали командир и наиболее храбрые и хорошо вооруженные воины. Правда, при этом командир на лихом коне рисковал врубиться в ряды неприятелей сам-друг, если не в гордом одиночестве. Именно так и случилось с князем Курбским под Казанью, когда он во главе своего «полка» атаковал было прорывающихся из Казани татар. «И всех первие вразихся во весь полк он бусурманский и памятаю то, – вспоминал он позднее, – иже, секущесь, три разы в них (татар. – В. П.) конь мой оперся, и в четвертый раз зело ранен повалился в средине их со мною». Оказывается, «те все благородные (дети боярские «полка» Курбского. – В. П.), их же уже собралось было аки со триста, яже обещались и устремились были со мною вкупе на них (татар. – В. П.) ударити, да погладили возле полка их, не сразився с ними», поскольку «прежних их некоторых зело поранили, близ себя припустя их, или негды убояшесь толщи ради полку (татарского. – В. П.)…», и пока Курбский рубился с татарами, проезжаючи, аки былинный богатырь, через их «полк», его люди, «возвратився, паки з зади оного бусурманского полку сещи начаша, наезжаючи и топчючи их»[352].

На «травлю» полки (об этом говорят и русские источники, и иностранные наблюдатели) выступали поочередно: «Полки учали, выходя из обозу, битися: большей полк, правая рука и передовой и сторожевой, которой же полк по чину»[353]. Смена полков и сотен позволяла воеводам поддерживать «пламя» схватки, сменяя потрепанные и израсходовавшие запас стрел в колчанах сотни на свежие, отдохнувшие под прикрытием гуляй-города или обоза – даже если конные сотни потерпели неудачу в «съемном бою», всегда оставалась надежда отступить в свой кош и там отсидеться, отбиться от неприятеля. Именно так и случилось, к примеру, в июле 1555 г. под Судьбищами или в августе 1615 г. под Орлом, где князь Д. М. Пожарский столкнулся со знаменитым польским полковником А. Лисовским и его «лисовчиками». Неожиданная атака на лагерь «лисовчиков» не имела успеха, противник опрокинул и обратил в бегство русских, однако сам Пожарский «не с великими людьми», «одернушася телегами и сидеша в обозе»[354], сумел отбиться от неприятелей и дождаться возвращения беглецов, после чего вынудил Лисовского отступить. А вот под Венденом в октябре 1578 г. аналогичная стратагема успеха не имела – под покровом ночи русская конница, потерпев неудачу в дневном бою и не слушая увещевания воевод, бежала из укрепленного лагеря, бросив на произвол судьбы пехоту и наряд.