Неизвестно куда завёл бы Макса этот болезненный бред, но, к счастью, мечущееся в поисках решения пьяное сознание вытолкнуло на поверхность вычитанную где-то историю про то, как французские короли боролись с недугами. Согласно легенде, особы королевской крови, которым случалось заболеть, изнуряли себя физическими упражнениями до тех пор, пока либо не выздоравливали полностью за счёт активации скрытых резервов организма, либо не умирали. «Чёрт, так вот оно что значит на самом деле, вот она зачем мне попалась, скакалка эта, — обрадованно думал Максим, — это ж не казнь, это дуэль, соревнование. Типа пенальти в твои ворота. А на пенальти-то у тебя тоже есть шанс, не только у смерти. Тьфу ты, блин, тут вставать и играть надо, а я чуть ли не вешаться собрался, дурак».

Он включил «Позорную звезду»[73] и начал прыгать. «Беги-беги, пока я не вижу, прячься-прячься, но я узнаю-знаю всех вас, узнаю и найду. Дыши-дыши, пока я не слышу, кайся, кайся, но не надейся, я приду, золотая. I love you», «Я тебя люблю за то, я люблю тебя, я тебя люблю за то, что ты не любишь меня. Я тебя убью, как только я убью тебя, я тебя убью, как только поменяю коня» — первая половина пластинки помогла ему разозлиться, а загнанному алкоголем сердцу — войти в ритм. Теперь тело работало на автомате, что очень радовало голову, и голова на радостях начала мечтать. Она мечтала о том, как Максим прославится (о том, с чего это он вдруг возьмёт да и прославится, голова пока не задумывалась) и лет через двадцать-тридцать вернётся в этот город триумфатором. Его попросят прочесть лекцию в местном университете, аудитория, разумеется, не сможет вместить всех желающих, и перед входом в университет будет стоять восторженная толпа, а его проход через эту толпу с красавицей-женой будут снимать все местные и парочка федеральных телеканалов. В толпе непременно будут все знакомые, которые когда-то помогли ему, и все девушки, с которыми у него что-то было или он хотел, чтобы было. Он обязательно пожмёт руку Марату, примирительно кивнёт Майклу, обнимет Шуру Иванова и Белкина, перекинется парой слов со Станиславой и Леной, иронично поприветствует всех недальновидных девушек, когда-то не ответивших ему взаимностью, но, встретившись взглядом с Таней, посмотрит сквозь неё и задумчиво произнесёт: «Победителей всегда нужно угадывать на старте»[74]. Таня побледнеет, а журналисты и его личный биограф отметят этот загадочный эпизод как повод для очередного сюжета из жизни знаменитости.

Наблюдая за своей будущей жизнью, Максим как бы изъял себя из реальности и на время сбежал от кошмара. Назад, в настоящее, его затянуло на медленной песне «Джиги дзаги». Тоска по Тане нахлынула вместе со строчкой «Ты со мной принесёшь жертву первой любви», на смысл которой он до сих пор не обращал внимания. «Мы спешим потерять то, что нам не забыть», — выдохнул он вслед за солистом, сбился с ритма, споткнулся, поплыл, и, падая, потерял сознание.

13

Месяцев через пять или шесть они снова встретились, и за следующие несколько лет пережили ещё множество разрывов, прежде чем разошлись окончательно. А тогда, после ухода Тани, с ним случилось то, чего он никак не ожидал — на него обрушилось множество мимолётных романов и постельных приключений. Вероятно, они объяснялись тем, что Макс прервал своё добровольное затворничество, возобновил старые знакомства и начал с размахом пропивать полученный за масло гонорар. Новый год он встретил с выплывшей из какого-то предпраздничного алкогольного угара блондинкой лет девятнадцати — пошлой, уже начавшей превращаться в тётку, но с пышным бюстом и пока ещё стройными бёдрами. Под старый новый год началась недолгая влюблённость в очень красивую брюнетку с французского РГФ. Влюблённость развилась по сценарию, когда-то пройденному им со Станиславой: сначала «это слишком хорошо для меня», потом — недолгая радость от того, что «это» вполне себе для него, и что оно действительно хорошо, но не так, чтоб уж слишком; и, наконец, сильнейшее разочарование после письма, где нежная и влюблённая в него девушка много раз повторила самую неприятную для Макса грамматическую ошибку, ни разу не угадав, когда в конце глаголов надо писать «-тся», а когда — «-ться». На восьмое марта случилась какая-то простушка из тусовки собачников-заводчиков самого низшего, базарного разбора, которые плодили собак в своих тесных хрущёвках или сарайчиках частного сектора, откармливая щенных и кормящих сук пищевыми отходами из школьных столовых. А настоящей весной, в апреле, из этого опостылевшего опрощения и нескончаемых вёдер с вонявшими кислятиной отходами его вытащила встреча с умной, зрелой женщиной, этакой self-made-women. Её интерес сначала очень льстил самолюбию, но, когда через месяц-другой самолюбие натешилось, эта связь начала тяготить Макса, что, впрочем, не помешало его отношениям с self-made-women растянуться почти на два года.

Из душной среды базарных собачников Макс вырвался не один: он прихватил с собой собаку, которая разделила с ним всю свою оставшуюся жизнь — долгую и, пожалуй, счастливую. Она отличилась от десятков виденных им умильных собаченций (собачники-заводчики весьма настойчиво пытались сбыть ему какую-нибудь засидевшуюся в щенках животину) тем, что её не хотелось сравнивать с Мартой. Максим очень хорошо запомнил, как он, впервые увидев свою будущую собаку, почувствовал сначала изумление, а потом — восхищение, и как собака заметила его взгляд и тоже выразила осторожную заинтересованность в знакомстве. Правда, избранница Максима, полуторогодовалая сука, причём, уже повязанная и обещанная какому-то заводчику рангом повыше тех, что окружали Макса, оказалась не только страшно привлекательной, но и жутко породистой, читай — ужасно дорогой. Он продал всю оставшуюся от прежней жизни аудио- и видеотехнику, привлёк к переговорам с жадными торгашами, которые ранней весной держали гладкошёрстную собаку в холодном курятнике, находившегося в федеральном розыске и не осведомлённого о незавидной судьбе своей любимицы бывшего хозяина суки, и, в конце концов, заполучил это сокровище. Когда собаке исполнилось 10 лет, едва не повторилась трагедия, случившаяся с Мартой. Собака заболела, Макс вызвал самого знаменитого ветеринара, который ещё в начале восьмидесятых первым в области начал специализироваться на лечении мелких домашних животных; ветеринар сказал «чума, сейчас, видно, эпидемия, к какой собаке не приеду, у всех чума», после чего неделю ездил ставить капельницы, а собаке становилось всё хуже. К счастью, наученный горьким опытом Максим вовремя вызвал другого врача. Она диагностировала гнойный эндометрит[75], сообщила, что знаменитый старик давно выжил из ума и провела блестящую операцию, чудом вытащив с того света уже почти утратившую интерес к жизни собаку, после чего та стала бегать, прыгать и скакать ещё веселей, чем в молодости, прожив до пятнадцати лет.

А о Тане он впервые вспомнил только через полгода после расставания, когда ему срочно потребовалась девушка. Точнее, не столько девушка, сколько некая точка опоры, повод для того, чтоб прервать чересчур затянувшиеся отношения с self-made-women — Макса всё сильнее угнетала мысль, что эта женщина претендует на его будущее и тем самым лишает надежд на настоящую love story. Как назло, амурные приключения, обрушившиеся на него в начале года, иссякли так же внезапно, как и начались. Мучаясь с первомайского похмелья, он перебирал немногочисленные варианты и, оказавшись в тупике, язвительно хмыкнул: «Надо же, как не везёт, прямо хоть снова Тане звони». Однако после двух-трёх бутылок пива он вдруг подумал о Тане с неожиданной теплотой, и сарказм сменился настроем «А пуркуа бы, собственно говоря, и не па?». Он удивился, когда Таня согласилась на свидание, но ещё больше его поразило то, что она перезвонила на следующий день после того, как свидание состоялось. Ведь в эту встречу он ничего от неё не требовал, и сказанные Таней в дверях слова «я тебе обязательно позвоню» Максим по приобретённой в прошлом году привычке воспринял, как щадящую форму «пожалуйста, не ищи меня больше». Таня снова ушла от него лишь через несколько месяцев, когда он расслабился и начал воспринимать её как свою девушку.