Город на западе Кении.

— Да, — сказал он. — В основном так.

— Не могу поверить, что ты это говоришь.

— Почему нет? Ты готова сейчас бросить все это? Просто скажи мне, что ты можешь вернуться к жизни с Питером и никогда больше меня не видеть.

Она долго молчала.

— Ну, — произнес он. — Тогда…

Она приложила ладонь ко лбу. Он увидел, что она стало мертвенно-бледной.

— Ты в порядке? — обеспокоился он.

— Мне нужно лечь.

Это все от воды, или омаров, или от выпитого, возможно, из-за жары или из-за нелепых вопросов, которые он задавал. Она побледнела так быстро, что он подумал: сейчас она потеряет сознание. Линда сказала: «Пожалуйста», и он не понял, что она имеет в виду, — чтобы он прекратил говорить или чтобы помог ей. Он сделал и то, и другое. Она оперлась на него всем телом и позволила отвести себя в дом. Но, оказавшись внутри, Линда отстранилась, быстро переговорила с хозяйкой отеля — блондинкой средних лет, сидевшей за столом администратора, и затем скрылась за углом. Томас стоял посреди небольшого опрятного вестибюля, пытаясь понять, что же произошло.

— Она больна? — спросила женщина. Британский акцент. Платье в горошек.

Томас отрицательно покачал головой.

— Беременна?

Вопрос привел его в замешательство. Прошло какое-то время, прежде чем он смог ответить.

— Я не знаю, — пришлось сказать ему, признав тем самым, что он, возможно, не знает ее так уж хорошо.

— Что она ела?

— Здесь? Грейпфрут и воду.

— Ну, вряд ли это из-за грейпфрута. Вода в бутылках. Может, раньше она ела что-то еще?

Томас подумал про обед в «Петлиз».

— Курицу, — вспомнил он. — И еще омары. Она ела закуску с омарами.

— Где?

— В «Петлиз».

— О, — произнесла женщина, будто это все решало.

Но действительно ли Линда ела омаров? Он попытался вспомнить. И как же они могли быть настолько глупыми, чтобы заказать омаров? Никогда не ешьте ракообразных и моллюсков, если не знаете наверняка, что они свежие, учили их на подготовительных курсах.

— Позвольте мне позаботиться о ней, — сказала женщина.

Он ждал на кушетке, наблюдая, как купальщики, раздетые в той или иной степени, входили и выходили из отеля. Одна женщина завязала на груди кангу, под которой явно больше ничего не было, и ткань едва прикрывала ее. Пожилой джентльмен в голубом костюме из полосатой индийской ткани сел рядом с ним и обронил:

— Чудесный сегодня день.

— Да, действительно, — откликнулся Томас, хотя так не считал. Для этого дня можно было подобрать много слов: «знаменательный», «разрывающий сердце», «мучительный», но слова «чудесный» среди них не было.

Глаза мужчины слезились. У него были седые волосы и болезненный румянец, и Томасу пришли в голову слова «старый джентльмен». Специфический запах возраста, приглушенный одеколоном и тоником для волос, как будто исходил из глубины его тела. В вестибюль вошла пожилая женщина, и старый джентльмен встал, встречая ее. Она шла медленно, слегка сутулясь. Ее седые волосы были тщательно расчесаны и закреплены заколками, а на шелковой блузе персикового цвета лежали длинные нити жемчуга. У дамы была характерная для среднего возраста высокая талия, но талия все же была. Ее ноги в темно-красных туфлях-лодочках мелкими шажками медленно продвигались вперед.

Она взяла старого джентльмена под руку, и Томас заметил, как он положил ладонь на ее руку. Они вместе вышли на веранду. Были ли они вдовцами? Или мужем и женой?

Еще один мужчина, примерно его возраста, темноволосый и симпатичный, отступил с веранды на шаг назад в вестибюль, пытаясь сфотографировать океан. Какое-то время он возился с фотоаппаратом, нажимая кнопки и пробуя разные рычаги, но затем фотоаппарат, живущий собственной жизнью, открылся со щелчком, изумив своего владельца. Мужчина вытащил пленку из фотоаппарата и выбросил теперь уже бесполезную кассету в мусорное ведро.

Белокурая хозяйка вышла из туалетной комнаты и направилась к своему столу. Она отперла шкафчик.

— Как она? — спросил Томас, вставая.

— Ей немного нездоровится, — ответила женщина. Томас отнес ее лаконичный ответ к британской сдержанности. Она налила ложкой в крошечный бумажный стаканчик какую-то коричневую жидкость.

— Что это? — поинтересовался Томас.

— О, — сказала женщина, оборачиваясь. — Лучше не думать об этом.

Чистый опиум, предположил Томас.

— Мы можем вызвать врача?

— Нет, не думаю, — сказала женщина. — Но вы должны отвезти ее домой. Не сегодня, но утром обязательно. Грузовая машина, развозящая продукты, в шесть сорок пять едет в город. Доставьте ее туда, чтобы она успела на рейс в Найроби в семь тридцать.

«Но ей не нужно в Найроби», — подумал Томас.

— В любом случае, — продолжала женщина, все еще с ложкой в руке, — вам повезло.

«Нет, не повезло», — сказал себе Томас.

— Звучит оптимистически, — заметил он вслух.

— Да. Довольно оптимистически. И поэтому номер свободен.

— Спасибо. Он уже готов?

— Возьмите ключ, — бросила женщина через плечо, направляясь в туалетную комнату. — Он вон там, в ящике. Номер двадцать семь. Я приведу ее туда.

Подразумевалось: она не хочет, чтобы вы ее сейчас видели.

Номер был на удивление простым и привлекательным. Почти полностью белый. Белые стены, белые постельные принадлежности, белые занавески, а ковер цвета хаки. Туалетный столик со скатертью цвета слоновой кости. Из-за недостатка красок в комнате взгляд стремился к окну, к океану, к бирюзе и синеве воды. В такой комнате хорошо больному, подумал он. Глаз не устает. Хотя невозможно было не думать, какой могла бы быть ночь в этой комнате с Линдой, чувствующей себя хорошо. Чувствующей себя счастливой.

Он подошел к окну и посмотрел на открывающийся вид. Могут ли они вообще быть счастливы? Все их встречи — если предположить, что вообще будут какие-то встречи, — неизбежно будут тайными, а в таких условиях ни один из них не может быть по-настоящему счастлив. А если они все же допустят катастрофу, смогут ли они жить с ее последствиями? Каковы шансы на счастье в этом случае?

За столиком недалеко от его окна старик в полосатом костюме пристально смотрел слезящимися глазами на женщину, сидящую напротив. Не было никаких сомнений в том, что он любит ее. Томас мог бы задернуть шторы, но ему не хотелось отгораживаться от пожилой пары. Они тоже могли быть тайными любовниками. Картина вселяла надежду, словно какое-то доброе предзнаменование.

Легко было говорить, что все сложилось несправедливо. Но это он не поехал в Мидлбери, это она не писала ему тем летом. Почему он не сломал преграду, разделявшую их?