Жизнь и смерть не танцуют в людском хороводе.

Им нет дела до наших печалей, как нет дела и до радостей. Мы рождаемся и умираем, когда придет срок, и выбран он не нами, а потому в праздничный и веселый канун нового года в этом доме стояла непривычная тишина.

Домочадцы ходили подавленные, заплаканные, тихие, как тени. На зеркала набросили белые покрывала. Стол, заставленный едой и напитками, смотрелся неуместно изысканно и пышно, и за него, разумеется, не садились, но, то и дело кто-нибудь украдкой подходил к нему и перехватывал кусочек-другой аппетитного поросенка или куриное крылышко, истекающее сладким медовым соусом.

Хозяин дома, Эгеде Фаррор, не проснулся нынче утром и теперь лежал на кровати, торжественный, нарядный, как и все в Оганна-Ванке сегодня, – но совершенно по другому поводу. Молодой кодарбинский священник, единственный, кого нашел в праздничный день хорарх соседнего храма, уже отчитал над ним молитву и готовился начертать на лбу покойного священные знаки, позволявшие ему беспрепятственно войти в небесную обитель, когда покойный внезапно вздрогнул, зашевелился, зашарил руками по кровати – и сел.

Котарбинец вскрикнул и отступил на шаг, крепко зажав рот ладонью. Разумеется, он слышал о таких неприятных казусах, но сам с ними не сталкивался и не знал, как поступать в подобных случаях. Звать гро-вантаров?

Домочадцы шарахнулись к дверям и столпились там, давясь и толкаясь, готовые в любой момент опрометью выскочить из дома. Старушка жена строго сказала:

– Ты не балуй, Эгги. Умер вперед меня, так теперь лежи, как все приличные люди. Нечего тут… И так тошно, мочи нету.

Мертвец широко открыл рот, и она ахнула, видя, что он силится что-то произнести. И вот так, сидя в постели, с закрытыми глазами и совершенно чужим, незнакомым голосом, Эгеде Фаррор трижды повторил:

– Он приближается! Слушайте, люди. Он приближается.

А затем рухнул обратно на подушки как бревно.

Котарбинец торопливо поцеловал знак Пантократора, висевший у него на шее на простом шнурке, и бегом направился в замок Эрдабайхе.

А за окном трещали и рассыпались по лиловому небу оранжевые, синие, зеленые, красные и желтые огни фейерверка, бросая разноцветные отблески на восковое лицо Эгеде; и соседи уже затянули торжественный гимн; и пробежала мимо дома веселая толпа молодежи.

В Медиолане наступил год 999-й, названный впоследствии Темным.

Неизвестно, входило ли в планы Пантократора либо иных божеств заселять Айн-Джалуту людьми, но сама здешняя земля, казалось, яростно этому противилась.

За хребтом Тель-Мальтола всего было в избытке и всего как-то чересчур.

Тут раскинулись бескрайние степи и необъятные пространства лесов; тут простирались болота и текли полноводные реки; тут возвышались зеленые холмы и лежали между ними в долинах глубокие озера.

Однако степи были настолько выжжены солнцем, что ни одно живое существо не осмеливалось появляться на поверхности при свете дня, и лишь ночью, когда раскаленная кожа земли немного остывала в бледных лучах холодного светила, крохотные юркие ящерицы принимались ловить насекомых, а блестящие змейки шелестели в сухой траве в поисках мышей.

Восточные леса, напротив, утопали в воде. Они больше походили на зеленые крепости, окруженные непреодолимой стеной, чем на привычные дубравы и сосновые рощи. Мощные стволы деревьев, сквозь плотные кроны которых не проникал солнечный свет, были густо увиты колючими лианами. Огромные ветви и перекрученные корни, поросшие скользким лишайником, служили убежищем для крупных и мелких хищников. В изумрудных влажных зарослях таились огромные крабоподобные существа; в воде кишели зубастые рыбы и змеи; в густой листве мелькали длинные тени торитоев.

В отличие от безжизненных, опустошенных степей, леса исправно поставляли и воду, и добычу, но сами зачастую становились для охотника смертельной ловушкой.

Зеленовато-коричневая вязкая жижа болот, простиравшихся далеко на запад, дышала ядовитыми испарениями. Над ними всегда висел густой желтоватый туман, похожий на грязную тряпку. Коварные трясины подстерегали неосторожных путников, норовя затащить их в свои холодные смертельные объятия. Густой рой гнуса облеплял всякую живую тварь, высасывая из нее кровь и доводя до безумия. По ночам тут плясали безумные огоньки и вечно голодные болотные духи выходили к самым людским жилищам, высматривая добычу.

Озера и холмы были более пригодны для обитания, а потому кишели и обычными хищниками, и исчадиями тьмы, рвущими друг у друга из глоток любую, пускай и малую, жертву. Люди, рискнувшие поселиться здесь, годами жили в непрекращающейся осаде, днем сражаясь за выживание с кровожадными тварями прозрачных озерных вод, а по ночам отражая набеги порождений мрака.

А черные и мертвые склоны Тель-Мальтолы с южной стороны казались неприступными. Лишь несколько узких горных троп, рассеченных бездонными провалами, вели к вершине, и на этих извилистых каменистых тропинках безраздельно царили грозные маббаны – пожиратели плоти, не ведающие жалости и страха.

Люди, живущие в этом суровом краю, вопреки воле богов и без согласия земли, на которой обитали, были жестоки, выносливы, беспощадны и сильны.

Небольшие кланы, которым удалось отвоевать у природы хотя бы небольшой участок пространства, пригодный для сносного существования, постоянно грызлись между собой, ибо хорошей земли на всех не хватало. Вытесненное к бесплодному подножию Тель-Мальтолы многочисленное племя хатуленов нападало на истощенных кровавыми схватками с теймури родичей из клана ата-леке, живущих у озера Кахад. А могучие арикары, поклонявшиеся повелителю болот Гургандаю и поедавшие тела павших в битве врагов, совершали набеги на поселок лесного клана кабиле.

Среди своих далеко не миролюбивых сородичей особой воинственностью и кровожадностью выделялся клан хель-таккара, чье укрепленное поселение находилось в холмах. Вождь хель-таккаров считался повелителем всех племен, однако непокорные и воинственные подданные постоянно оспаривали у него это право, полагая, что негоже признавать верховенство равного. Они могли склонить голову лишь перед высшим существом.

Жители Айн-Джалуты верили, что их прародитель, Бар-Эбрей, четырехрукий воин с рыжей гривой маббана и клыками теймури, вышел из недр горы Тель-Махре и победил в неравном бою тогдашних властителей этой неприветливой земли. Он одолел болотного демона Гургандая и грозного владыку холмов Шанкарана, лесного духа Аргона и владычицу озер Алоху – могучую деву с рыбьей головой. Он не стал убивать их, но сделал своими верными слугами и хранителями, а Алоху – женой.

Боги Айн-Джалуты не отличались красотой, но были сильны, свирепы и неприхотливы, как и их смертные потомки. Слабые тут просто не выживали.

Старая легенда, бережно хранимая стариками, гласила, что однажды у Бар-Эбрея и Алохи родится смертный сын, и будет он прекрасен, как звездное небо, на которое никогда не смотрят его сородичи; беспощаден, как голод; быстр, как горная лавина, несущаяся по безлесным голым склонам Тель-Мальтолы; и могуч, как теймури. Рождение его предскажут огонь и смерть. Вода и ветер укажут на его великую судьбу. Он посмотрит окрест и удивится, как могут дети Бар-Эбрея жить в таком неприветливом диком краю, и объявит небесам свою волю. И небеса подчинятся ему, а земля покорится.