– прогнал прочь с полосы пароконную телегу, которой предполагалось буксировать аэроплан через половину острова к воздухоплавательной станции, расставил техников и солдат с батареи держать хвостовое оперение и крылья, залез в кабину и принялся оттуда махать мне перчаткой. Тут уж отказываться было немыслимо – я занял своё место, ражий моторист взялся за лопасть пропеллера и, дождавшись сакраментального «от винта» резко крутанул его вниз. Движок кашлянул, плюнул сизым бензиновым, отдающим касторовым маслом, дымом, и затарахтел. Шурик подвигал ручку газа, то прибавляя, то сбрасывая обороты и наконец взмахнул рукой. Солдаты, державшие аппарат дружно повалились на землю, и У-2, подпрыгивая на неровностях, резво пробежал по полосе и оторвался от земли.

…Георгий, как выяснилось, возвращаться назад не стал. Пока мы перекусывали и отдыхали не земле, дирижабль его управлением неторопливо, на скорости в сорок узлов, прошёлся над Ирбенами, отсалютовала парой разноцветных ракет канонерке «Дождь» (знакомый кораблик, а как же – на пару с ним мы когда-то гоняли под финским берегом шхуну контрабандистов, на которой пытался уйти в Швецию английский шпион[18]), развернулся в виду рыбацкой деревушки на курляндском берегу, и так же неспешно поплыл обратно. О приближении Георгий сообщил по рации, так что когда наш аэроплан набрал высоту в полторы тысячи футов, воздушный корабль был уже рядом. Шурик пристроился справа, так, чтобы его было видно из гондолы, покачал крыльями, потом поднялся на полсотни метров и завис над дирижаблем. Я хорошо видел крошечную, обнесённую леерами площадку и двух человек на ней, отчаянно размахивающих шлемами – это особо отчаянные воздухоплаватели поднялись на «хребет» своего воздушного корабля, чтобы поприветствовать нас. Шурик покачал смельчакам крыльями, сбросил обороты – и так и проделал весь путь до воздухоплавательной станции, держась футах в шестидесяти над дирижаблем. И только на земле я узнал, что это была своего рода репетиция. Через два дня был запланирован полёт «России-II» к Санкт-Петербургу; аэроплан при этом будет подвешен под воздушным кораблём и по задумке цесаревича должен будет на подлёте к столице отстыковаться. После чего оба летательных аппарата пройдут над Невой в таком вот парадном строю – к восторгам столичной публики, которая будет своевременно оповещена о предстоящем зрелище в вечерних выпусках газет…» 

VII

- Да, Яков Моисеевич, задали вы жару! Теперь москвичи не скоро опомнятся, и детям своим закажут устраивать такие безобразия!

В голосе репортёра звучало неприкрытое восхищение, и Ярослав видел, как это приятно Яше. Оно и понятно: многие московские сыщики считаются с его мнением Гиляровского, полагая его лучшим специалистом по теневому миру Белокаменной.

- И ведь, почитай, без крови обошлись, и даже покалеченных раз-два и обчёлся! А ваш фокус с шариками этими красящими - так просто пальчики оближешь, какая прелесть! Это надо было изобрести такое иезуитство: дно дело, когда власть кровушку народную льёт или хоть нагайками казачьими потчует, и совсем другое – когда тебя заляпают смердящей дрянью так, что родные-знакомые будут потом неделю сторониться…

А это уже был комплимент Ярославу – именно он в своё время, составляя для Корфа доклад о методах противодействия массовым беспорядкам, используемым в гуманном двадцатом веке, упомянул не только о слезоточивом газе, перцовом аэрозоле и прочих достижениях демократии.

Итак, доклад был закончен и передан по назначению, после чего Ярослав и думать о нём забыл – до того момента, когда был вызван в химическую лабораторию при Д.О.П.е, где состоялся серьёзный и обстоятельный разговор о том, какие именно разработки в этой области можно попробовать воплотить в жизнь.

Не вдаваясь в излишние подробности – после полугода работы была создана начинка для нового типа полицейских боеприпасов. О, нет, ничего сколько-нибудь токсичного - просто эти вещества не очень хорошо пахли и к тому же, обладали отличной проникающей способностью. Стоило нескольким каплям каплям угодить на кожу – и всё, вонь будет держаться дня три-четыре, не меньше.

Смесью этой предполагалось заполнять желатиновые шарики для пейнтбольных маркеров. Ярослав изрядно удивился, узнав, что «попаданцы» ещё до его появления здесь ввели их в употребление – причём как своеобразный спорт и вид развлечения, так и в качестве учебного оружия для специальных подразделений, создание которых шло полным ходом, как в армии, так и при Жандармском Корпусе[19]. Правда, маркеры для этого пришлось переделать – калибр их увеличился почти втрое, и они сделались однозарядными – зато на испытаниях новые «спецсредства» продемонстрировали неплохую эффективность. Правда, до сих пор не было случая испробовать их в деле – полторы сотни «полицейских духовых ружей» с соответствующим запасом шаров плюс некоторое количество сотен хлорпикриновых ручных газовых гранат ждали своего часа на секретных складах, а при столичном жандармском управлении был создан «особый отряд», в полсотни бойцов, которых обучали пользоваться новинками.

И вот, когда беспорядки в Первопрестольной, называется, назрели – более того, стало очевидно, что они и затеяны-то для того, чтобы спровоцировать власти на большое кровопролитие выставив их защитниками дьявольских опытов подкупленных немцев, скубентов и жидов от православного люда – опытную разработку вытащили из закромов и отгрузили спецрейсом в Москву. Вместе с ними поехали две сотни противогазов, изготовленные на одной из петербургских фабрик, а так же защитные «доспехи», за неимением кевлара и ударопрочного пластика склёпанные из толстой кожи, а так же арборитовые щиты, напоминающие скутумы римских легионеров. Эти комплекты дополнялись полицейскими наручниками и дубинками, изготовленными из-за дороговизны дефицитного каучука, из ясеневых палок, плотно обмотанных кусками сизалевого троса. Вероятность разбить таким «демократизатором» голову или переломать кости была не в пример меньше, чем при использовании обычных деревянных дубинок, входивших в оснащение блюстителей порядка многих европейских государств, а так же лондонских «бобби» и заокеанских полицейских.

Новинки и самое главное, подготовленные люди, прибыли в Москву буквально в последний момент – едва хватило времени, чтобы раздать снаряжение заранее отобранным и сведённым в особый отряд жандармам и полицейским, и наскоро их обучить, как события понеслись подобно сорвавшейся со склона лавине. Целую ночь поступали донесения о группах горожан, собирающихся в разных районах города; кое-где в городовых полетели камни, кое-где их наоборот призывали присоединиться к возмущённым москвичам. Яша едва сдерживал обер-полицмейстера, которого толкал под локоть генерал-губернатор князь Долгоруков, от необдуманных действий. В результате, войска остались в казармах, а казачьи разъезды появлялись в городе редко и нерегулярно, старательно избегая столкновений с появившимся невесть откуда «народными дружинами – эти прикалывали себе на шапки маленькие иконки и при виде казаков принимались громко распевать молитвы, размахивая невесть