Севастополе; команды громко говорили, что офицеры спасли флот.

Казалось, что налицо были все данные для спасения наших новейших судов. Обстановка складывалась самым благоприятным образом, но одна мысль каждому офицеру и, наверное, многим из матросов не позволяла ни на минуту считать положение надёжным. Этой мыслью было твёрдое убеждение, что немцы не позволят довести дело спасения флота до конца и что, в вольном или невольном союзе с Совнаркомом, они примут все меры, чтобы его обезвредить, если не удастся совсем погубить. Такое напряжённое состояние раньше всего отражалось на командующем. Его нервная система расшаталась вконец.

В самых последних числах мая флот узнал о перевороте на Украине. Несколько позже в большевистских газетах, ибо никаких других не было, сообщили о провозглашении донским атаманом генерала Краснова. Все эти сведения получались в специфически большевистском духе. Об истинном положении дел за пределами Новороссийского района никто ничего не знал. О Добровольческой армии тем более ничего известно не было. Единственное, что не подлежало сомнению, так это то, что в Керчи происходит накапливание германских войск, что там стоят некоторые суда германо–турецкого флота и что некоторые части кубанского казачества мечтают призвать на свою территорию германские войска для освобождения от большевиков. Всё это ещё более взвинчивало нервы личному составу, и даже самая беспечная часть команд начала ясно сознавать безвыходность положения.

Помощи, поддержки, хотя бы моральной, ждать было неоткуда. Портов, куда флот мог бы перейти в случае захвата немцами Новороссийска, тоже не было, ибо Туапсе, куда не могли войти большие корабли, считать было нельзя. Кроме того, стало известно, что объявившая себя самостоятельной Грузия приняла германскую ориентацию и что германские войска распространяются по побережью от Поти и Батума до Сочи и севернее.

При такой обстановке наступил неожиданный конец. 2–го или 3 июня из Петрограда в Новороссийск, к адмиралу Саблину, приехал член морской коллегии Вахрамеев (бывший матрос подводного плавания Балтийского моря, полуинтеллигент)[52], который привёз документы чрезвычайной секретности. Ознакомившись с документами и посвятив в их содержание только начальника штаба и командира «Воли», командующий флотом срочно сообщил в Москву, что ему необходимо прибыть туда для объяснений. Ещё раньше адмирал, под различными предлогами, уже подымал вопрос о своём приезде в Москву. Не получая никакого ответа на свои многочисленные требования о присылке орудий, снарядов и других материалов для флота и укреплённого района, адмирал думал лично всё это добыть на севере.

На следующий день адмирал спешно выехал в Москву, взяв с собою своего флаг–офицера мичмана Гурского, старшего лейтенанта Левговда и охрану в 30 человек матросов при офицере. Перед отъездом адмирал приказал собрать на «Трояне» командиров судов, комитеты и представителей от всех команд. На собрании адмирал заявил, что ему необходимо ехать в Москву, чем ещё надеется спасти флот. «Вместо себя, — сказал он, — я оставляю доблестного командира «Воли», капитана 1–го ранга Александра Ивановича Тихменева, которого давно знаю, с которым много плавал и взгляды которого на службу те же, что и у меня». Заметно волнуясь, адмирал подошёл и обнял Тихменева.

После его ухода счёл почему‑то нужным выступить и находившийся здесь Глебов- Авил ов. Он признавал отъезд адмирала чрезвычайно важным, хотя находил, что события идут настолько быстро, что, быть может, судьба флота решится прежде, чем командующий доедет до Москвы. В ответ со всех сторон сейчас же послышались резкие возгласы: «Покажите нам все пункты и условия Брест–Литовского договора». Подобные фразы неизбежно раздавались каждый раз, когда Глебов–Авилов присутствовал на собраниях. Глебов попытался, как всегда в таких случаях, отделаться общими фразами и поспешил удалиться.

После собрания было решено просить одного офицера и одного матроса поехать на «Волю» к адмиралу и от лица всего личного состава флота выразить ему глубокую признательность за деятельность на пользу флота, благодарить за вывод из Севастополя, пожелать полного успеха в Москве и просить скорее вернуться. Этим представителям адмирал сказал, что у него есть слабая надежда улучшить положение и обещал вернуться в Новороссийск. В 2 часа ночи адмирал уехал.

На следующий день временно командующий капитан 1–го ранга Тихменев пригласил к себе исполняющего должность начальника бригады кораблей капитана 1–го ранга Терентьева (он же командир «Свободной России»), начальника Минной бригады капитана 1- го ранга Лебедева и начальника штаба флота капитана 1–го ранга Лебединского, которым прочитал привезённый Вахрамеевым документ. Это был доклад начальника Морского генерального штаба на имя Верховной военной коллегии или Высшего совета республики.

В нём говорилось, что, несмотря на гарантии, немцы под разными предлогами продолжают всё время продвигаться вперёд как на Балтийском побережье, так и на берегах Чёрного моря; по–видимому, они стремятся к захвату кораблей, доков, мастерских и запасов. Основываясь на бывших уже примерах, Генеральный штаб считает необходимым заблаговременно, если германцы поведут наступление на Новороссийск, принять меры к уничтожению находящегося там флота, дабы не отдать его в руки неприятеля. На докладе имелась резолюция Троцкого, состоявшая из двух частей. Первая из них как бы одобряла мероприятия по своевременному уничтожению флота, а во второй было сказано о его немедленном уничтожении. В результате же, за подписью Ленина, Троцкого и «за начальника Морского генерального штаба», Альтфатера, командующему флотом категорически предписывалось немедленно уничтожать все суда. Во всей этой переписке не было ни одного намёка на политическую обстановку и совершенно не объяснялось, почему вдруг так экстренно понадобилось топить флот.

Между тем на месте обстановка казалась сравнительно благоприятной, так как немцы после занятия Ростова дальше не шли, а со стороны Керчи тоже ничего не угрожало. Наоборот, даже имелись сведения, что часть германских войск оттуда ушла. Поэтому приказание «немедленно уничтожить все суда» показалось подозрительным и вызвало общее негодование.

Одновременно стало известно, что в Москве за неисполнение аналогичного приказания расстрелян капитан 1–го ранга Щастный, выведший Балтийский флот из Гельсингфорса в Кронштадт.

Капитан 1–го ранга Тихменев в присутствии флагманов объявил Вахрамееву и Глебову — Авилову, что он преждевременно взрывать корабли не будет, ибо уверен, что если при данной обстановке он отдаст подобное приказание, то команды скорее выбросят за борт его, офицеров и Вахрамеева с Авиловым, чем потопят корабли. Оба комиссара как бы согласились с тем, что местная обстановка не требует выполнения приказания Москвы; однако прибавили, что не исполнить его тоже нельзя. Тогда Тихменев предложил комиссарам самим объявить всё командам, от чего те сейчас же отказались, заявив, что их, конечно, не послушают, а кроме того, это противоречит принципу единоличного командования, каковой принят на флоте. Комиссары просили дать ответ завтра.