Также в съемке приняли участие Донателла Версаче и ее близкий друг Руперт Эверетт – как Грифон и Черепаха Квази; дизайнер Оливье Тискенс в роли Льюиса Кэрролла; и Джон Гальяно в женском платье в качестве Красной Королевы, в сопровождении своего друга Алексиса в роли Короля. Они иллюстрировали ту часть книги, где персонажи играют в крокет, используя вместо молотков фламинго. Конечно, фламинго были не настоящие, а чучела, хотя Энни всерьез рассматривала возможность использования живых птиц. Но, во-первых, их было не достать, а во-вторых, нам бы все равно не разрешили играть ими в крокет.

Масштабная фотосессия растянулась на четыре дня. Съемки проходили в Париже и в полутора часах езды от него, в сказочных лесах вокруг замка Шато де Корбей-Серф. Первой же головной болью Энни стала обильная растительность на лице Марка Джейкобса, которому была отведена роль Гусеницы, сидящей на грибе и пускающей из кальяна клубы дыма. Из-за этого он выглядел грубым, и, хотя Энни, как правило, нравится некоторая грубоватость, тут был явный перебор. Энни обрушилась на парикмахера Жюльена Д’Иса, и Марк грудью встал на его защиту. Разразился жаркий трехсторонний спор.

Только страсти улеглись, как накалилась ситуация вокруг Белого Кролика. Я хотела, чтобы этого персонажа сыграл Карл Лагерфельд: у меня перед глазами так и стояла его фотография в белом костюме. Мне казалось, что это идеальное попадание в образ. Однако Энни была не в восторге от Карла, поскольку в последнее время не раз становилась объектом его убийственного сарказма. Она почему-то видела его Герцогиней, у которой в книге лицо настолько мрачное, что может потопить линкор, а ребенок в ее руках превращается в свинью.

Карл, конечно же, читавший книгу, хотел играть самого себя (причем непременно в темных очках), а не какого-то выдуманного персонажа. Не горя желанием сниматься, он намеренно назначил свою фотосессию на невозможно ранний час – пять утра – в маленькой роще в пригороде Парижа. А это означало, что вся съемочная группа должна была встать в два ночи. Между тем поросенок уже был заказан и спрятан в лесу, чтобы не визжал под ухом; его цифровое изображение намеревались вставить в фотографию после отъезда Карла.

В назначенное время Карла привезли на площадку, он вышел из машины и встал рядом с Натальей. Через пять минут после начала съемки Энни попросила его снять темные очки. Он отказался, фыркнул: «С меня довольно», вернулся к машине и укатил обратно в Париж. Поросенка, который визжал не переставая, вручили Наталье, поскольку она стояла ближе всех к тому месту, где потом, стараниями фотошопа, должен был появиться Карл. И поросенок – о чудо! – разом замолк. «Его нужно прижать к сердцу, чтобы он слышал биение, – мило объяснила Наталья. – Так он думает, что я его мама».

Том Форд согласился спасти ситуацию в связи с бегством Белого Кролика. Вообще-то он с самого начала хотел получить эту роль, так как считал ее по-настоящему сексуальной. Он примчался на съемочную площадку, как всегда, безупречный: каждая пуговица, запонка, платок в нагрудном кармане – все было продумано и к месту. Только вот ему сообщили, что фотографировать его будут при падении в кроличью нору. Кусок черного бархата наспех уложили на склон. Ассистент Энни, Рикки, безо всякого предупреждения оторвал Тома от земли, перевернул вверх ногами и уложил на спину. Ошеломленный Том все-таки сумел сохранить присутствие духа, пока Энни быстро щелкала фотоаппаратом, и попросил меня поправить галстук, который свистал ему прямо на лицо, и проверить, не выглядывают ли у него носки из-под брюк. Но все уже было отснято.

Вскоре после того, как он уехал, мы узнали, что Том всю неделю вел трудные переговоры о своем будущем в компании Gucci. В результате он подал в отставку на следующий день после нашей съемки.

Рано или поздно это должно было случиться: мне предстояло работать со скандальным персонажем из моего прошлого. Конечно же, речь шла о Мадонне. Шел 2005 год. Теперь она была замужем за режиссером Гаем Риччи и наслаждалась благопристойной английской жизнью в Лондоне и за городом. Обычно ядовитые таблоиды разливали елей, ласково называя ее «Мадж» по примеру нынешнего мужа, и посвящали целые полосы умиленным репортажам о том, как она носит твидовые костюмы, учится верховой езде и изредка наведывается в местный паб. Ехидные насмешки над увлечением каббалой сменились одобрительными статьями о том, как преобразило ее это учение, превратив в элегантную даму с приятным английским акцентом.

Мы договорились о съемке в ее загородном поместье Эшкомб, которое некогда принадлежало многогранному английскому художнику, фотографу и писателю Сесилу Битону – я работала с ним до последних дней его жизни. Фотографом был выбран Тим Уолкер, ностальгирующий художник, чьи работы словно пришли из детских сказок.

Тим заранее съездил в Уилшир, чтобы обсудить с Мадонной свои идеи, которые обычно воплощает в рисунках. Они встретились в пабе, и, когда я с остальной командой приехала днем позже, он с восторгом доложил, что Мадонна полностью приняла его замысел. Признаюсь, меня это удивило, поскольку некоторые его задумки были довольно экстравагантными.

Первая съемка проходила в гостиной. Мадонна позировала в брюках для верховой езды; все складывалось неплохо. Правда, ее насторожило, когда Тим стал прикалывать розы к ее одежде и стулу, на котором она сидела. Потом мы должны были сфотографировать ее в платье с очень широкой юбкой. Она заколебалась, сказав: «Так я похожа на дебютантку начала пятидесятых», – чего мы, собственно, и добивались.

Еще два плана были сняты безо всяких накладок. На одной фотографии она лежала в постели с детьми, читая газеты; блестящая ассистентка Тима, Шона, полностью изменила декор спальни, оклеив стены газетными страницами. Затем мы снимали Мадонну с Гаем на прогулке верхом. Возвращаясь в конюшню, она не могла не заметить, что мы уже отходим от пасторальных картинок. Она занервничала.

– Я собираюсь снять ее в бокале мартини, – с энтузиазмом сказал мне Тим, пока Мадонна переодевалась наверху. Я спросила, уверен ли он в ее согласии, ведь одно неосторожное слово или движение – и съемка окажется под угрозой.

– Разумеется, – ответил он.

Мадонна спустилась к нам, выглянула в окно и увидела на лужайке огромный стеклянный бокал для мартини с гигантской вишенкой. Сбоку была приставлена лестница, по которой ей следовало залезть в бокал.

– Я не стану этого делать. Ни за что, – мрачно сказала Мадонна. Но Тим впился в свою идею, как собака в кость. Он заупрямился и никак не хотел уступать. Однако Мадонна оставалась непреклонна – а ведь она, в конечном счете, была хозяйкой положения. Идея с бокалом была решительно отвергнута. Когда Тим предложил следующий образ, где Мадонна должна была позировать в шляпе, напоминающей кремовый торт, она разозлилась еще больше.

Наконец она немного смягчилась, когда мы стали готовить съемку по мотивам фотографии Брюса Вебера, на которой Дебо, герцогиня Девонширская, кормит цыплят в своем загородном поместье Чатсуорт. Но и после этого, хотя у нас оставался еще один день, ее настроение не позволило продолжать съемки – как мы ни старались вернуть ей хорошее расположение духа. Печально, но жертвой оказалось потрясающее платье с огромным кринолином, которое Джон Гальяно создал специально для этой фотосессии. Мадонна в нем выглядела такой угрюмой, что снимок так и не попал в журнал. Впрочем, несмотря ни на что, нам удалось запечатлеть ее очаровательную английскую идиллию.