Как бы то ни было, даже после 1964-го Энтони Блант сохранил должность хранителя королевских картинных галерей. Он по-прежнему преподавал, писал книги по искусству, был зван на официальные церемонии.

Все закончилось 21 ноября 1979 года после официального сообщения, сделанного премьер-министром Маргарет Тэтчер. Надо сказать, что обычно англичане умеют держать данное слово. К «Железной леди» это не относится. Прав был аристократ Ким Филби: «не леди». Увы! Судебный иммунитет, обещанный Бланту, был нарушен. Возможно, это произошло и потому, что «разговорился» уже печально знакомый нам Стрэйт. В его книге Блант клеймился советским шпионом. И Тэтчер, со свойственной ей резкостью, пошла на опережение. Не дожидаясь парламентских запросов, она объявила: данные о шпионской деятельности Бланта поступили к британским властям еще в 1964 году: «он сознался, что был завербован перед войной, будучи преподавателем Кембриджа».

Печать разразилась статьями о разоблаченном «четвертом». Королева отлучила его от любимых музеев, где он был трепетным хранителем. Блант сам отказался от рыцарского звания. Его родной Тринити-колледж в Кембридже отобрал у своего выпускника и преподавателя почетную степень профессора, вывел его из членов правления. Британская академия наук отреклась от академика Энтони Бланта, исключив его из своего состава.

Но Блант не сдавался. Вероятно, он искал вдохновения (или успокоения) в любимой работе. Теперь темой его исследований и книг были неаполитанское барокко и рококо, сицилийское барокко. Обратил он внимание и на Россию, посвятив ей один из очерков-обзоров.

Как хватало сил? Ведь еще с послевоенных времен Бланта мучили сердечные приступы. По рассказам, ему приходилось иногда прямо во время встреч со связниками садиться на скамейку, отдыхать, принимать лекарства. Он всегда носил их с собой. Но даже тут Блант выступал в роли утешителя, уверяя перепуганных разведчиков, что вскоре боль отпустит, отойдет, а он привык к таким приступам.

Несмотря на травлю, слабое здоровье, свалившиеся неприятности, Энтони успел написать и издать 20 книг по искусству, бесчисленное количество монографий, сотни журнальных статей.

Он сохранял не только работоспособность, но и мужество. Когда английское правительство официально сообщило, что Бёрджесс — советский агент, Блант не побоялся охарактеризовать своего друга, которого не видел с 1951-го — времени его бегства в СССР, — Бёрджесс, по высказанному и обнародованному Блантом мнению, «был одним из умнейших людей, с которыми ему довелось встречаться».

Я уже рассказал о гравюре, присланной Бланту своему другу Киму Филби в Москву: передать подарок через советское посольство в Лондоне — это требовало присутствия духа и уважения к старому товарищу. Гравюра стала последней весточкой от Бланта, понимавшего, что он на пороге ухода.

Но не все отвернулись от Бланта. Когда после заявления, сделанного Тэтчер в парламенте, в его жизни наступил тяжелейший период — приходилось скрываться от журналистов, а телефон в его доме обрывался от звонков, — Энтони укрыл у себя на квартире коллега-профессор. Затем ему пришлось на время уехать в Северную Ирландию: надо было переждать вдали от Лондона вал обрушившихся на него проклятий, угроз, да и просто отдохнуть от бесконечного преследования прессы. И в Дублине также нашелся соратник по искусству, который приютил у себя опального Бланта.

Удивительно, как при слабом здоровье, непрекращающихся нападках Блант сумел дотянуть до семидесяти шести лет. Он умер 26 марта 1983 года от сердечного приступа. Несмотря на колоссальное количество сообщенного и переданного советской разведке, ему дали умереть в своей британской постели.

В книгах некоторых западных историков разведки приходилось читать, будто «Энтони Блант скончался в социальном вакууме и забвении». Вот уж нет! Его провожали в последний путь не только родственники, но и — пусть уменьшившиеся в своем количестве, однако оставшиеся — ученики и друзья.

А еще было множество венков. Большинство из них — безымянные. Потому что друзья истинные, для которых Блант столько сделал, его не забыли…

Более чем 25 лет спустя после смерти Бланта вышли в свет его мемуары, которые он писал с 1979-го и до кончины в 1983-м. По его завещанию они и должны были увидеть свет четверть века спустя, чтобы кого-нибудь невзначай не подставить, не засветить.

В этой книге Блант признается во многих своих грехах. Признания не то что запоздалые, но ничего к облику седовласого Бланта не добавляющие. Наверное, просто хотелось высказаться, ибо трудно жить с камнем на сердце. Он и был сброшен Блантом в 1980-е, когда сочинялись последние строки.

Прах Энтони Бланта, согласно воле усопшего, был развеян на поле невдалеке от его школы в Мальборо.

Нет все-таки ничего бесполезнее, чем расставлять членов «Кембриджской пятерки» по номерам и ранжиру, пытаясь придать этому некое значение. Каждый из них играл и сыграл свою роль, независимо от появившегося годы или десятилетия спустя порядкового номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют пятым. И, по мнению английских исследователей, последним раскрытым разведчиком из «Кембриджской группы», чье имя, вопреки всем обязательствам британского правительства, все-таки выплыло наружу в 1981 году.

О нем и пишется меньше, чем о других четверых, и роль его очерчена не так ясно. Я же в очередной раз приведу здесь высказывания Владимира Борисовича Барковского, который к словосочетанию «Кембриджская пятерка» относился с неким сарказмом. Но все же, когда заходила о ней речь, он с особым удовольствием выделял помимо Кима Филби еще двоих — Дональда Маклина и Джона Кернкросса, которые отлично сработали по атомной проблематике.

От Владимира Борисовича я впервые и услышал о подвигах пятого. Рассказанный им эпизод о невесть откуда «свалившемся» засекреченном докладе записан мной подробно и стоит того, чтобы привести его полностью.

С начала и до конца 1940 года Кернкросс, что называется, остался в Англии без всякой связи с Центром. В один из наиболее критических моментов новейшей истории в Лондоне, где наряду с Берлином и Москвой решались судьбы мира, фактически не оставалось представителей нашей разведки — все они были отозваны в СССР. Волна сталинских «чисток», а не бдительность британской контрразведки, вымела их с острова. Между тем в то время, как никогда, требовалось знать, находиться в курсе — да и источники были готовы. Только информацию передавать было некому. А ведь премьер Чемберлен по-прежнему заигрывал с немцами, и лишь спустя какое-то время в заветное кресло грузно усядется Уинстон Черчилль.

Между тем, что для нас очень важно, Черчилль оставил все его многочисленные полномочия лорду Хэнки, который еще при Чемберлене, будучи министром без портфеля, возглавлял чуть ли не полтора десятка всевозможных комиссий. В результате через руки лорда проходила информация по вопросам обороны, безопасности, регулярные доклады спецслужб, засекреченные сообщения о состоянии экономики и прогнозы по ее развитию. А еще — протоколы заседаний военного кабинета, доклады из Генерального штаба… И к тому же информация из научно-исследовательских институтов, работающих на мощную британскую военную машину, набиравшую в то время еще большие обороты.