В начале XIII века — в тот момент, когда происходят все эти изменения, — в монашеское общество вторгаются нищенствующие братья. Они приходят слишком поздно: символа уже нет, осталась только эмблема. В этом отношении показателен пример францисканцев. Они также стремятся к нулевой степени цвета, носят рясу из грубой шерсти, неокрашенной, грязной, залатанной — следовательно, вписанной в некую неопределенную гамму серо-коричневых оттенков[397]. Но, несмотря на все их идеологические соображения и крайнее цветовое разнообразие ряс (проблема, которая все еще широко обсуждалась членами ордена в XIV веке), миряне, при взгляде со стороны, называли и эмблематически обозначали францисканцев против их собственной воли «серыми братьями»; а сам святой Франциск в изрядном числе народных поговорок зовется “saint Gris”, «святым Серым»[398]. Цвет создает имя. Отрицать цвет и обозначение через цвет стало попросту невозможно, бессмысленно, особенно монахам, которые живут и проповедуют в миру.

Доминиканцы, видимо, это почувствовали, и, отойдя от первоначальной приверженности белому цвету каноников-премонстрантов, с 1220-х годов нашли для себя новое решение — двуцветное, почти геральдическое сочетание белого (ряса) и черного (мантия), как цвета чистоты и цвета строгости[399]. Эта двуцветная структура, которую уже использовали военные ордена, будет востребована другими нищенствующими (братья-сороки, кармелиты) и монашескими (целестинцы, бернардинцы и др.) орденами вплоть до конца Средних веков. Она закрепляет принцип наложения цветовых слоев в одежде и позволяет задействовать новые цветовые сочетания и знаковые комбинации[400].

Кроме того, общество созрело для новой этики цвета. Этика насыщенности уступила место этике тона как такового.

Этика тона, которая приобретет столь большое значение в конце Средневековья, в действительности появляется гораздо раньше и связана она в первую очередь с белым духовенством. С середины XI века, опережая григорианские реформы, ряд прелатов проповедуют и издают законы против роскоши в одежде духовных лиц; постановления синодов, провинциальных собраний и соборов подхватывают и поддерживают их идеи. Объектом атаки становятся слишком богатые ткани и слишком яркие цвета, особенно красный и зеленый, которые постоянно упоминаются в текстах XII века. А в 1215 году XVI-й канон[401] Четвертого Латеранского собора запрещает всему духовенству использовать «красную и зеленую материи для любых деталей одежды[402]». Считается, что два эти цвета, к которым иногда прибавляют еще и желтый, слишком бросаются в глаза и требуют слишком больших расходов. Подобные церковные постановления иногда оказывают влияние и на мирян: в 1254 году Людовик Святой, вернувшись из крестового похода, изгоняет красный и зеленый цвета из своего гардероба и чаще всего одевается теперь в серый, коричневый, черный и иногда в синий — династический цвет рода Капетингов, который постепенно превращается в цвет французской монархии.

Церковные постановления объявляют войну не только тому или иному отдельно взятому цвету, но и цветам соположенным, то есть полихромии. Реймсский собор 1148 года, возглавленный папой Евгением III, осуждает «непристойное многообразие цветов» (varietas colorum indecora). С XIV века война с многодетностью в одежде сосредотачивается на полосатых костюмах, костюмах, состоящих из двух частей разных цветов или обыгрывающих двуцветные сочетания, организованные в шахматном порядке, которые завоевывали популярность у мирян. Для духовного лица «быть застигнутым в полосатой одежде»[403] — позор. В средневековом восприятии полоски фактически являются архетипом пестроты. Они неприличны не только для духовного лица, но и для всякого добропорядочного христианина. Действительно, в иконографии в полосатую одежду одеты изгои, грешники, предатели и вообще все подозрительные персонажи[404].

В конце XIII века запреты и предписания уже касаются не только одежды духовных лиц. Отныне они распространяются на все светское общество; в позднем Средневековье повсеместно обнародуются нормативные акты и законы против роскоши и чрезмерных расходов на одежду, и особенно в городской среде. Эти законы, которые в ряде случаев просуществовали в различных формах вплоть до XVIII века (например, в Венеции), выполняют три функции. Прежде всего — экономическую: ограничивая во всех социальных слоях и группах расходы на одежду и аксессуары, так как эти траты признаются непродуктивными. Затем — духовную: поддерживая христианскую традицию простоты и добродетели; в этом смысле законы являются частью мощного морализаторского движения, которое прошло через все позднее Средневековье и на котором выросла протестантская Реформация. И, наконец, самое главное — они выполняют социальную и идеологическую функцию: утверждая сегрегацию — в том смысле, что каждый должен носить одежду, соответствующую его полу, положению и рангу. Принадлежность к тому или иному слою, к той или иной социопрофессиональной группе регламентирует буквально все: количество одежды, которой обладает человек; предметы одежды, из которых состоит его костюм; ткань, из которой сшита одежда; цвета, в которые покрашены ткани; меха, украшения и все аксессуары костюма.