Я никогда не сдавал ни одного экзамена. Ни вступительных, никаких. Три раза меня выгоняли из консерватории, и я уезжал /.../ Во время войны я был на четвертом курсе и все числился на нем, пока чуть ли не десять концертов в Большом зале консерватории мне засчитали как диплом.

Ах, не требуйте от меня впихнуть в маленькую раму больше, чем она способна вместить, — разве еще вот этот заключительный мазок. Рихтер был необыкновенно скромный, вечно неудовлетворенный собой человек, непритязательный в быту, простой и доброжелательный с друзьями, но в то же время гордый и независимый, абсолютно бескомпромиссный во всем, что касалось его основных жизненных принципов и творчества. Чуждый политике, он никогда не заискивал перед сильными мира сего, даже если незначительные, казалось бы, уступки собственной совести сулили ему жизненно важные блага. Зато он мог, не считаясь с усталостью, заново сыграть всю программу не попавшим на его концерт американским студентам!

Дух захватывает как подумаешь, кем Рихтер мог бы стать, но не стал. Во-первых, композитором, но думается не из-за отсутствия таланта (в молодости он сочинял). Просто в нем слишком глубоко, слишком личностно жила вся великая музыка — словно души Великих всякий раз заново воплощались в его необъятной душе. Во-вторых, крупнейшим (на это указывал еще Г.Нейгауз) дирижером — ибо рояль сполна заменял ему оркестр, иной раз даже трудно понять, на каком он играет инструменте. В скобках замечу, что не стал он и консерваторским профессором, к чему, не имел склонности, а также выдающимся художником, хотя к этому у него как раз были бесспорные данные.

Такое самоограничение, особенно в наше время, когда едва ли не каждый крупный инструменталист смолоду берется за дирижерскую палочку, преподает, охотно дает интервью и так далее, видимо, тоже способствовало в какой-то мере возникновению того феномена, который являет собой пианист Святослав Рихтер как музыкант. Или, что столь же справедливо: музыкант в лице пианиста. Я попробую еще раз, без громких фраз и эпитетов, назвать основные, так сказать, родовые признаки Гения.

                          Романтик, поэт и мыслитель.

Детскость и душевная чистота; вместе с тем: темперамент и воля.

     Скромность и доброта, принципиальность и независимость.

           Служение Искусству и людям, но не правительствам.

                      Способность видеть во мраке свет.

В одном из трагичнейших произведений Карела Чапека есть такая фраза: «А ведь свет есть. Света достаточно». Я считаю, что это и есть самое высокое в искусстве — когда, переполнившись, светиться начинает «чаша скорби». У Рихтера такое почему-то происходит почти всегда. Так возблагодарим же судьбу за то, что она подарила нам этот неиссякающий источник света.

«Даруй красу и благо», — написал в одном из писем Бетховен. В этом и было предназначение всей жизни Святослава Рихтера.

ОДА ТВОРЯЩЕМУ

«Из всех неразрешимых тайн природы

самой глубокой, самой сокровенной

остается тайна творчества.»

/Стефан Цвейг/

                     Разумеется, Цвейг имел в виду

                                     Музыку.

              Художник творит из видимого им мира.

         Писатель, поэт воплощает свои мысли в слова,

     Обычные слова, которые он произносит с детства, в

                 наследство получив от поколений.

                                   Но Музыка!..

     Откуда, из каких небесных иль подземных тайников

        Рождаются гармонии, которых нет в природе?

     О, здесь человек-творец стоит уж вровень с Богом,

                               Свой создавая мир.

                              Падите ниц, поэты!

Никакими словами не рассказать нам столько сокровенного —

                               О чем? — не знаю...

                  О любви, страдании, о подвиге —

                             Тому названья нет, —

      Сколько подчас расскажут десять нотных строчек.

                           На колени, художники! —

            Всего лишь избранные вы ученики природы.

       Посыпьте главы пеплом, философы и мудрецы, —

                            Все ваши откровенья —

            Ничто в сравнении с прелюдами Шопена!

          Откуда ж этот свет из тьмы живородящей?

                   Не раз в труднодышащей тишине

                         Всесильный Дух Добра —

                          Столикий Святослав,

             Приняв Бетховена иль Моцарта обличье,

                        Или Шопена, Шуберта...

                  Чайковского, Рахманинова, Грига!

                  Не говоря уже о Шумане и Брамсе,

   А также Франке, Листе, Скрябине, Равеле, Дебюсси...

                              А Бах! А Гендель! —

                           Всех не перечислишь —

     Из бездны времени являлся предо мной как некий —

                 Нет, не херувим, скорее Демон! —

           Непостижимый, жуткий — и прекрасный.

                 И мудрый, словно сам Создатель.

                             Будь я Шиллер,

                   Я сложил бы Оду Мудрости

                             И посвятил ее

                Творящему Мудрость из звуков.

                    Но если бы я был Петрарка,

              Я сочинил бы сто сонетов Творящему,

   Сто сонетов о том, что невозможно выразить словами,

                     А вручил бы их — Листу!

                           Будь я Бетховен,

           Я написал бы Тридцать третью сонату,

                        Столь высокую духом,

             Что здание ее из черно-белых плиток

                Воздвигнуть было бы по силам

                                Лишь Вам,

                              Творящему

                                из звуков

                               Мудрость.

              А если бы я был Микеланджелло,

                      Я бы создал Купол,

           Вмещающий всю музыку Вселенной, —

                              Как Ваш.

                          Будь я Роден,

              Творящего величиною с Бога

         Я б, изваяв, установил на Эвересте!

                         А будь я Рерих,

          Изобразил бы я невиданные горы,

                   Грандиозней Гималаев,

                И самую высокую вершину,

  Выше Аррау, Гизе-кинга или Рубинового Камня,

                           Назвал бы я:

                         САН — РИХТЕР!

                   Будь, наконец, я Бог,

                     Я даровал бы Вам —

                   Бессмертие? — к чему,

              Его давно уж обрели Вы сами —

         Вечную молодость подобно Аполлону!

        Ну, а если