Герцог Эрколе, зная, что сын шляется по проституткам, прекрасно понимал, что не помогут никакие увещевания. Конечно, Эрколе и сам был небезгрешен (во времена Ренессанса целомудрие было синонимом мужского бессилия), но проявлял определенную сдержанность. У него было лишь две любовные интриги: одна с Людовикой Кондулмиере, молодой аристократкой, родившей ему дочь Лукрецию, а другая – с Изабеллой Ардуино, неаполитанкой, одной из придворных дам его жены. Сын Изабеллы, дон Джулио (его прекрасные глаза были притчей во языцех), вместе с единокровной сестрой Лукрецией воспитывался при дворе, под присмотром герцогини Элеоноры. Сын, в отличие от отца, любил крупных, обладающих повышенной сексуальностью женщин; Альфонсо предпочитал простолюдинок, с ними было проще. Правда, в результате он подхватил сифилис. С первой женой, Анной Сфорца, женщиной своенравной, с причудами, Альфонсо жил на условиях формального соглашения, не обращая внимания на ее времяпрепровождение. Когда двадцатилетний муж перестал навещать ее в спальне, она утешала себя, проводя ночи с очаровательной черной рабыней. Анна умерла при родах, в те дни такие случаи были нередки. Не было ничего странного и в ее неудачном браке.

Часто можно услышать, что Альфонсо не пользовался известностью. Его действительно не любили при дворе, но, заметьте, только придворные и аристократы, которые не испытывали к нему доверия и даже задавались вопросом, не является ли кардинал Ипполито более достойным их уважения. Ипполито больше подошла бы карьера военного, чем кардинальский пурпур. Между братьями частенько возникали разногласия, и между членами двух дворов нередко случались потасовки. Младшие братья создавали еще более беспокойную атмосферу. Правда, это не имело отношения к Сиджизмондо, набожному, проводящему жизнь в молитвах и начисто лишенному честолюбия. К нарушителям спокойствия относились красивые и веселые дон Ферранте и незаконнорожденный дон Джулио. Эрколе пробовал найти Джулио подобающее место в церкви, но это было абсолютно бесперспективное занятие. Джулио был настолько красив и пользовался таким успехом у женщин, что никогда бы не согласился добровольно надеть церковное ярмо.

Таким было семейство, в которое благодаря власти папы и силе золота должна была войти Лукреция. Герцог Эрколе и Альфонсо, каждый по-своему, должны были примириться с Лукрецией, а вот членом их семейства, не желавшим принять дочь папы и уже приготовившимся к началу военных действий, была сестра Альфонсо – Изабелла д'Эсте, маркиза Мантуанская. С первого взгляда становилось ясно, что эта выдающаяся женщина является истинным представителем своей династии. Во имя государственных интересов она была способна разработать, выполнить и довести до логичного завершения самые дерзкие планы; умная, честолюбивая, энергичная, что, впрочем, нисколько не мешало ей оставаться невероятно женственной. Поскольку правительство Мантуи находилось в руках мужа, она могла только советовать ему в тех редких случаях, когда он соглашался выслушать ее. Изабелла предпринимала немало попыток, претендуя на главенствующее положение в интеллектуальной сфере жизни. Она и в мыслях не допускала, что кто-то может оспаривать ее положение «первой женщины ее эпохи». Она любила, а частенько и сама проектировала экстравагантные наряды, и дамы подражали ей во всем. Изабелла придавала огромное значение различным деталям, выбранные ею ткани отличались совершенством, меха – безупречностью, а цветовые гаммы и фасоны – оригинальностью.

Двор Изабеллы, самый блестящий в Италии, был всегда полон очаровательных и остроумных молодых девушек. Ее замок в Минчио, идеальное место для женщин-литераторов, был заполнен классическими скульптурами, картинами, книгами и вещами, найденными при раскопках. Изабелла знала латынь, изучала греческий и поддерживала переписку с известными поэтами, художниками и литераторами, которых ей довелось узнать. Она отвечала на письма в том же стиле, в каком они были написаны. С годами она приобретала все более широкую известность, ее имя символизировало самую яркую представительницу итальянского Возрождения. Однако, вопреки общему мнению, хотя у нее был развит художественный вкус и она следовала моде, ей недоставало прирожденной интуиции; она была скорее образованна, нежели одарена свыше, и превозносила мужчин вроде Кальметы, Акколти или Триссино в выражениях значительно более теплых, чем те, что она использовала для Ариосто. Но стоило ей обратить свои мысли на вопросы государственной важности, как она словно сбрасывала с себя невидимые оковы, выпрямлялась и демонстрировала оригинальность суждений и почти дьявольский ум.

Как и следовало ожидать, ее усилия, связанные с выходом во внешний мир, оставляли немного времени для нежного и интимного мира женщины. Появлявшаяся временами нежность, так ей несвойственная, была отголоском слабой наследственности со стороны мягкой и нежной матери. Изабелла не была столь привлекательной, как ее придворные дамы, но так следила за своей внешностью, что, будучи довольно приземистой, создавала полное впечатление величественной фигуры.

Неизбежный приезд Лукреции впервые пошатнул устои созданного Изабеллой мира. Она не знала, чего ожидать от новой невестки и ее двора, с которым никто не решался конкурировать. К этому моменту каждый считал своим долгом сообщить Изабелле о красоте и достоинствах Лукреции, но непосредственно из уст бывшего мужа Лукреции (который первым браком был женат на сестре маркиза Мантуанского) она слышала клеветническую версию о скандальном прошлом новоявленной невестки. Необходимость относиться к подобной женщине как к равной и оказывать ей как хозяйке Феррары должное уважение, было ничто по сравнению с мыслью о той роли, которую Лукреция сможет играть на границе ее владений, в ее родном городе и среди людей, которые называли ее, Изабеллу, «первой женщиной эпохи» и даже «богиней». Каждое сообщение о богатстве и очаровании конкурентки наносило очередной удар по самолюбию Изабеллы Мантуанской.

Долгие зимние месяцы, с октября по январь, при дворе Мантуи были до предела заполнены делами. Изабелла муштровала прислугу, часами изучала новые фасоны, подбирая цветовые гаммы, бархат и меха, чтобы найти наиболее оригинальное сочетание. Она не довольствовалась золотом и парчой и отыскивала новые идеи в украшенных цветными рисунками рукописях. Изабелла занималась пением, аккомпанируя себе на лютне. Она знала, что Лукреция обожает танцы, и решила превзойти ее даже в этом. Она не только научилась французским и итальянским танцам, причем при полном отсутствии способностей к этому виду искусства, но и овладела навыками учителя танцев.

14 ноября 1501 года, в то время как Лукреция в Риме все еще мучилась от неопределенности положения, герцог Эрколе уже послал Изабелле официальное приглашение на свадьбу. Совсем недавно оригинальный текст помог пролить свет на вопрос, который на протяжении длительно времени ставил историков в тупик. Почему на свадьбе Борджиа-Эсте в Ферраре Изабелла появилась одна? Почему ее не сопровождал муж? Люцио, заслуживающий наибольшего доверия историк дворов Мантуи и Феррары эпохи Ренессанса, расценивает факт отсутствия Гонзага в Ферраре как недоверие к герцогу Валентинуа, который своей страстью к интриганству наводил ужас на всех тиранов Италии. Люцио цитирует письмо из Бользано от Маттео Мартино да Буссето маркизу Мантуанскому, в котором он сообщает, что папа заключил тайный союз с Францией и Венецией и отдал распоряжение, чтобы армия Валентинуа напала на Феррару во время свадебных торжеств и захватила в плен владельцев тех территорий, которые он собирается оккупировать. Гипотеза кажется столь абсурдной, что, как я полагаю, могла вынашиваться только при дворе императора Максимилиана, чей рассудок был явно расстроен. Буссето советует маркизу Мантуанскому не оставлять своих владений и вести пристальное наблюдение на границах. Письмо написано 9 декабря 1501 года и, как нам теперь ясно, не имеет никакого отношения к отсутствию Франческо Гонзага на свадьбе. Именно герцог Эрколе был тем, кто воспрепятствовал появлению Гонзага по причинам, изложенным им в письме дочери.