– Давайте посмотрим, что будет, если придут к власти эти люди?

– Петер, покажете нам будущее, как в кино?

– Можно сказать и так… Главное, что мы его увидим.

Фон Берлихинген кивнул. Петя, хоть и потренировался до встречи, провозился дольше, чем могли бы опытные посвященные. Тем не менее воздух сгущался, клубился серый туман, обретал краски, появилось изображение – не как в кино, а трехмерное, убедительное, взгляд в реальное будущее.

Перед собравшимися появился Розенберг, он тряс какими-то документами перед самым носом у Геринга. Оба они выглядели уставшими, не по годам пожилыми и недобрыми. Розенберг доказывал, что все эти люди, числом сто пятьдесят человек, обманули начальство: при заполнении документов скрыли происхождение от славян или французов.

– И не надоело вам расстреливать…

– Если хотите построить настоящий национал-социализм, это не может надоесть.

– Левые уже опять выступают, орут, что не допустят новых чисток гестапо. А то забрали вдруг почему-то всю профессуру с восточного факультета…

– Правильно сделали. Эти преступные трепачи понесли, будто изучение санскрита и латыни – это не расовое дело! Что будто бы кто угодно может изучить эти языки – даже негр, еврей или поляк.

– И за это вы их всех загребли?!

– Старина Мюллер не стал шутить, узнав, в чем мы их обвиняем!

– А зачем вы планируете чистку в верхушке армии? Чем вам не угодил фон Манштейн? А фон Штауфеншутц? Фон Канинхенлох? По вашей инициативе арестована половина германского генералитета!

– Вы не хуже меня знаете, Герман, что это были реакционные феодалы, от них можно было ждать чего угодно.

– Роммельсдорф и Гальдер – не дворяне!

– Эти носят в своем ранце точно такой же маршальский жезл, как и другие… Даже хуже! Это еще те наполеончики!

– А теперь Германская армия обезглавлена. Может, она стала послушнее, но боеспособность вермахта резко понизилась.

– Вырастут новые… Вырастут истинно наши полководцы!

– Пока они вырастут, государство безнадежно ослаблено. Недовольных море, армии оторвали башку. Мало было восстаний леваков, поднимаются славяне, Бавария требует автономии! А если не удержим ситуацию?! Фон Бисмарк говорил, что когда недовольных слишком много, государство взрывается…

– Фон Бисмарк! – фыркнул Розенберг. – Вы кто? Национал-социалист или прислуга кайзера, вроде вашего Бисмарка?!

Такие речи вели эти двое, потрясая списками приговоренных людей, пугая друг друга: один – отступлением от основ национал-социализма, другой – перспективой гражданской войны.

Петя напрягся, немного изменил условия… И гражданская война улыбнулась им улыбкой «Веселого Роджера». Появились толпы возбужденно орущих вооруженных людей. Толпа деловито обстреливала баррикаду, с нее тоже отчаянно палили. Человеческие фигурки резво перебегали вдоль прямых, удобных для атак берлинских улиц, накапливались за фонарными столбами, палили друг в друга, превращая чистый утренний воздух в зловонное сизое марево. Падали, падали, падали…

– Вот и результат…

Гальдер даже рванул себя за воротник, видя такой «результат»: колонны французских, британских солдат маршировали по Германии, отхватывая у нее кусок за куском, как отхватывают акулы куски тела еще живого, истекающего кровью кита. На севере Баварии британские войска столкнулись с отрядами итальянцев, чуть не дошло до войны…

У самой Германии сопротивляться сил стало не больше, чем в России в восемнадцатом году, или у Польши в конце восемнадцатого века.

На экране проплыли жирный Черчилль с незнакомыми деятелями – как можно понять, французскими и польскими: подписывали документы о границах оккупационных зон, об ограничении аппетитов отхватившей юг Германии Италии…

– Неужели полное расчленение? Навсегда? – глухо спросил фон Треска.

– Как в Польше? – так же глухо спросил фон Мюлльаймер.

– Скорее всего не навсегда, но всерьез и надолго, – безмятежно ответил фон Берлихинген, опередив Петю – тот высказался бы не так решительно.

– А до того нацики сбросят всех нас, как переспелое яблоко, – вбил последний гвоздь Канарис, – сбросят и передавят. Всех – за то, что умные и метим в Наполеоны. А вас, господа дворяне – еще и за происхождение.

– Вы можете показать будущее господина Канариса? – отрывисто спросил Мильх Петю.

– Могу и его, и ваше… С какого начать?

– Начните с Мильха… – заулыбался Канарис.

Клубящийся туман сложился в заасфальтированный двор между глухих каменных стен. Двое с засученными рукавами швырнули к одной из этих стен человека в полосатой пижаме, с лицом постаревшего «фон Бира». Солдаты подняли ружья, офицер в черной форме взмахнул рукой… Залп! Все выглядело очень натурально, этот нелепо и жалко бьющийся на асфальте человек, рухнувший лицом вниз, скребущий скрюченными пальцами, с жуткими воронками выходных отверстий в спине.

Повисло напряженное молчание. Упитанный Мильх побагровел, некоторые из присутствующих побледнели.

– А покажите-ка будущее Канариса… – мстительно нарушил молчание приходящий в себя «фон Бир».

– Пожалуйста…

Стал виден почти такой же заасфальтированный двор, только с металлической виселицей: громадный треугольник с металлическим воротом наверху. Повешенный в железном ошейнике судорожно бился, хрипел человек с неузнаваемым лицом, затихал. Трое с засученными рукавами, один внимательно смотрит на часы. Ноги повешенного сократились последний раз, начали медленно выпрямляться. Остановились.

– Тридцать шесть минут! – громко сказал эсэсовец с часами.

Двое других противно засмеялись, один из них начал крутить ворот. Металлический тросик потянулся, опуская на асфальт неподвижное, грузное тело. Кровь стекала из-под железного ошейника; не один Петя был доволен, что не видно лица.

– А если бы сладчайший Фюрер остался у власти? – Фон Манштейн-Левински задал вопрос очень мягко. – Какова тогда судьба наших общих друзей, Эрхарда и Вильгельма?

– А свою узнать не хотите?! – огрызнулся Канарис, непроизвольно потрогав свою шею. Его жест не вызвал улыбок.

– Очень хочу, – так же мягко проговорил фон Манштейн.

Петя ввел новые условия задачи, сделал знак… Перед зрителями появился Эрхард Мильх: он яростно отбивался маршальским жезлом от людей в форме британских солдат. Так яростно, что двое молодых парней отступали, закрываясь руками.

– Убирайтесь, чертовы кретины! – вопил Мильх.

Тут еще один британец кинулся сзади, сделал подсечку… Солдаты навалились на лягающегося, орущего Мильха. Один из них выкручивал руку, другой тянул жезл на себя… маршальский жезл оказался в руках у солдата, тот начал с интересом рассматривать резную палочку. Другие солдаты деловито поволокли Мильха, заворачивая руки ему за спину, Мильх хрипел, плевался и кусался. Один из тащивших не выдержал, дал ему заушину, да так, что звон пошел по старинному каменному залу.