идешь куда-нибудь, возникает идея, а записать не можешь, потому что так привык нажимать на клавиши, потому что разучился писать. Лучше я останусь при своем.

– Над чем работаете? – сразу же произвела второй вопрос она вслед за первым, словно заучено.

– Обыкновенно я задаю себе вопросы, вот перед вашим приходом, подумал и …не могу найти нужное решение. – он задумался, чуть ли не сел на стуле в позу лотоса, готовый отрешиться от всего, но вдруг его разум вновь отворился и он продолжил. – Мой любимый вопрос – а что если? А что если Адам и Ева не продолжили человеческий род, что было бы тогда? Как вы решите эту задачу?

– По-моему это полная чушь, извините, конечно, во-первых, противоречит Библии, и во вторых если бы так было, то мы бы сейчас с вами не разговаривали, нас бы просто-напросто не существовало.

– Еще им была дана заповедь, одну они нарушили, а вторую решили исполнить, что ж, вполне разумно, и богобоязненно. Могли ли они выбирать, и думали ли, что их потомки станут такими чудовищными?

– Мистер Мун, вы сегодня чересчур дурно мыслите, вам нужно выйти на свежий воздух, немного прогуляться, пообщаться с дамами, давно пора покончить с холостяцкой бесполезной жизнью, распрощаться с отшельничеством.

– Обязательно пройдусь, но не сейчас. Нет, слишком поздно. Вся моя личная жизнь здесь, на этих страницах, сверху донизу исписанных каракулями, там я весь, все мои пороки как на ладони, без ужимок и оправданий. А женщина, пожалуй, мне достаточно одного вашего присутствия и беседы миссис Чойс, равных вам нет, так для чего мне другие?

– Я научилась не обращать внимания на ваши комплименты. И мне придется огорчить вас, одной новостью личного характера. Скоро я перестану быть миссис Чойс.

– Это неожиданно для меня слышать. Иногда я воображаю себе, что мы вот так еще минимум полсотни лет будем выворачивать друг другу души. – Астерий явно впал в недовольство и почти саркастически спросил. – И кто тот счастливчик?

– Вы его не знаете. Ведь вы вообще никого не знаете.

– Я имел в виду, как зовут, выглядит, должно быть скроенный дугой старик со ставной челюстью ревматизмом и похотливым нравом, с сорока фунтами дохода и прекрасным именьем. Таков портрет вашего избранника?

– Чуть старше меня, всего на несколько лет, красив, на мой взгляд, небогат, это точно, полностью подходит мне, вредных привычек не имеет и главное, ни на каплю не похож на вас, сэр.

– Вы любите его?

– Я…

– Один, два, три. – отсчитывал Астерий загибая пальцы поочередно. – Нет, не любите. Если б любили, ответили бы сразу, без запинок и промедлений, ведь нужно-то всего сказать – да, а что я слышу в ответ. Миссис Чойс боюсь, вы лишь увлечены, но не любимы.

– Да как вы смеете обвинять меня во лжи! Что вы знаете про любовь, вы даже сами себя не любите, никого не любите, ваши сказки это не жизнь, ничто, отголосок, вы ничего не знаете! – с горячностью молвила леди.

– Хватит! А сейчас серьезней. – громко сказал мистер Мун.

В начале диалога Астерий был похож на большого ребенка, наивного и насмешливого, но то была лишь игра. Когда он встал со стула, выпрямился во весь рост, расправил плечи, перестал ощупывать свои кости и, забрав руки на груди, спросив, предстал перед леди в обличье зрелого джентльмена, тогда она немного присмирела и приготовилась слушать.

– Я не обвиняю вас, однако вы всё время провоцируете меня, отвлекаете и всячески заставляете нервничать. Простите за то, что словами вывел вас из себя, не сомневайтесь, я верю вам, вы всегда честны. Однако противлюсь этой истине, потому что не в силах согласиться с вашим выбором, миссис Чойс, обещаю, ваш выбор будет иным, когда вы узнаете мои чувства.

– Я не хочу ничего знать, даже не приближайтесь. – возгласила леди.

Астерий окончательно пробудился от заклятия, посредством эфирного поцелуя, но из-за сна пропустил столько возможностей.

– Не волнуйтесь, выслушайте меня.

– Замолчите! – почти прокричала леди, сделала шаг назад и отворила дверь.

– Я… – только и смог сказать Астерий и дверь за ним захлопнулась, миссис Чойс ушла безвозвратно.

Один, два, три. По иронии судьбы он также не смог должно ответить, признаться.

Порой так обживаемся, свыкаемся с прямолинейными контактами с людьми, одни и те же диалоги (не темы, а эмоциональное повторение), в общем, отношения, стоит немного пошатнуть, изменить, сразу негодуем, отворачиваемся, иных это приводит в отчаяние. Как человек душевный, он довольствовался однообразными вопросами с леди, пара фраз и наступала удовлетворенность. Поэтому не стоит и описывать, что было ранее, сей кусочек, поворотный роковой как вы заметили, очень важен, сильно отличается от всех предыдущих событий, теперь та привычная придуманная схема повседневности разрушена, единственный актер в его пьесе уходит. И что остается? Лишь безжизненные декорации и сырой текст. Линия жизни некогда изящная, отныне превратилась в цепь, сулящая одни неприятности.

Астерий достаточно раним, и раны эти не заживут в отличие от стойких людей. Отнимите у ребенка игрушку, и жизнь для него перестанет иметь всякий смысл. Это пристрастие, безусловно, но вот в чем отличие, эта страсть неосознанная и заслуживает снисхождения, она не плоха и не хороша, она отвлекает от истинно значимого, или наоборот подталкивает к вышним ценностям. Подвох заключается в невольном поощрении, это есть постоянство желаемого. Изгладить факт можно посредством понижения значимости, как предмета воздыханий и себя. Всегда нужно помнить о своей недостойности чего-либо и кого-либо, тогда ослабеет влечение и иссякнет желание владеть чем-то или кем-то. Он надеялся тешить себя иллюзиями, еще долгие годы платонически воздыхать. Когда прошлое, настоящее, будущее станут единым целым. Они всего лишь состарятся со временем, но ничего не изменится. Он из тех людей кто не смотрит вперед, а потупив глаза, опустив голову, идет, не зная куда, или по проторенной дороге, такой знакомой, что малейшие перемены непоправимо скажутся на жизни в целом. Астерий из тех, кто застыл, стоит на месте. Может потому что боится пошевелиться, боится нового, скорее движение его эфемерно на неосязаемых уровнях. В творчестве постоянное постоянство скорости, а вот внешнее светское положение для других подобно лежачему камню.

Рассказал бы нам все тонкости каждой человеческой души, кто-нибудь, а ведь они есть, они среди нас, вводит в недоверие их отстраненность, то, что они обладают знаниями, как правильно жить, как поступать, что не делать, что есть добро, что есть зло. Они всё ведают, по их внешнему виду и делам прекрасно видно. Но боимся, что если впустим в свою жизнь, выслушаем, то получим кипу своих