– Показания альгвазилов не противоречат друг другу, – обрадовал Пленилунья. – Отец мой, я полагал бы правильным заслушать четверых свидетелей, после чего обратиться за разъяснениями к брату Хуану.

– Приступайте во имя Господа, – разрешил Фарагуандо, глядя в окно. Может ли он отличить одного фидусьяра от другого? Если б не глупость с атлинией, Хайме успел бы переговорить с Торрихосом наедине.

Пленилунья глянул в список, который, без сомнения, помнил наизусть.

– Cержант Алькальдии Мигель Санчес.

Помощник Гомеса, которому де Гуальдо первому отбил пальцы. Этот не знает ничего непоправимого и слишком прост, чтобы угождать начальству.

– Святой отец! – При виде Фарагуандо у альгвазила разве что ноги не подкосились, хотя ему бояться как раз нечего. В отличие от брата Хуана и сонма нечестивцев, прелюбодеев и богохульников.

– Повтори свой рассказ, – прервал священный трепет глава Протекты, – говори коротко, если будет нужно, тебя переспросят.

– Слушаюсь, сеньор, – выпалил Санчес, не сводя глаз с живого святого, но лучше бы Хенильей и его женой занялись грешники. И Пленилунья, и Торрихос понимают, что значит для Онсии слава Хенильи, Фарагуандо этого не понять, он видит только грехи и, иногда, добродетель.

– Так что, осмелюсь доложить, – собрался с мыслями Санчес, – сержант Гомес привел нас в особняк, а там – пусто, хоть шаром кати, только и живых, что две сеньоры… В спальне хозяйки закрылись и не отпирали, пока святой отец не пришел.

– Кого он привел? – заботливо спросил Пленилунья.

– Двоих. Парнишку, вроде как хитано, и лекаря. Хитано святой отец велел караулить, видно, натворил паршивец что-то. Мы его заперли, а святой отец с лекарем к хозяйке поднялись. Им-то отворили.

– Брат Хуан и врач долго пробыли в спальне?

– Не шибко. Святой отец вышел и велел двоим идти с ним, а остальным караулить, мы с Алваресом и пошли.

– Куда?

– К Бычьему рынку, в дом один… Хороший, большой… Святой отец снял печати и вошел.

– Дом принадлежал суадиту Йоне бен-Авнеру, – пояснил глава Протекты, хотя его никто не спрашивал. – Бен-Авнер был заподозрен в ереси и отравительстве, взят под стражу и по настоянию Святой Импарции препровожден в монастырь Святого Федерико, хотя есть повод полагать его более отравителем, нежели еретиком.

Если Пленилунья рассчитывал, что Торрихос попадется в ловушку, то он ошибся. Кардинал и не думал опровергать слова герцога, привлекая тем самым внимание к персоне суадита. Фарагуандо тоже промолчал. Казалось, «святого Мартина» больше занимают папские голуби. Неужели он их слышит?!

– Ну, вернулись мы, – покорно продолжил Санчес, – втащили, значит, сундук…

– Какой сундук? – без сомнения, Торрихос снял вопрос с языка герцога.

– Что святой отец велел. Там снадобья всякие были… Тяжелый.

– А книги?

– Не было, – честно сказал альгвазил, – да и на кой они ночью, книги-то… Сеньора-то помирала. Святой отец ее исповедовать хотел, а лекарь заспорил. Дескать, лечить надо, а нам выйти велели.

– А вы?

– Вышли, чего уж там… Алварес с Лопесом сходили глянуть, как хитано. Он смирно сидел. Да, лекарю кипяток был нужен, так Лопес на кухне печь разжег.

– Сколько времени вы ждали?

– Всего ничего. С кухни еще ничего не принесли, а нас позвали. Святой отец велел Гомесу у алькова стать, остальным – у дверей, никого не впускать и не выпускать, а лекарю, если что, помочь. Ну, мы и остались, сержант Гомес в альков пошел, а мы у двери, только не заладилось у них там… Сеньора никак зелье пить не хотела, а уж орала, – Пленилунья кашлянул, и альгвазил осекся на полуслове, – то есть отказывалась она… И всё своего сеньора звала… Диего да Диего, прямо заходилась…

– Ты уверен, что она его именно звала, а не, допустим, опасалась или проклинала?

– Еще бы не уверен, если он возьми да и выскочи. Сержант Гомес велел ему назваться, а он… Он вроде как и не против был, только сперва сеньору свою снадобьем напоил. Мы подождали, иначе б не по-людски было, а он вдруг – в окно. Во двор, значит. Мы за ним, а святой отец, он на галерее был, велел его подождать, ну, мы подождали, только сеньор этот, Диего, все равно не сдался. Говоря по правде, побил он нас, как щенят. Гомесу алебарду сломал, мне и Алваресу пальцы отшиб. Никак мы его взять не могли, тогда святой отец велел дом караулить и подмогу привести.

– Брат Хуан предлагал означенному Диего сдаться? – На лице кардинала читалась с трудом скрываемая скука.

– А то как же… Разобъяснил, что тому ничего не будет, пусть только в Алькальдию придет да назовется, только куда там…

– Почему? – подбросил дров Пленилунья.

– Из-за сеньоры своей. – Альгвазил казался удивленным. – Известное дело… Да и благородный он, с чего ему слушаться? Поносно им шпагу отдавать.

– Оставим пока дона Диего, – мягко сказал Торрихос. – Скажи, сын мой, что случилось потом?

– Ну, Гомес, сержант наш, велел двоим дом караулить, а нам с Алваресом с ним идти, потому как толку от нас никакого. С пальцами-то с отбитыми. Мы только дверь открыли, а там – сеньор Арбусто дель Бехо и с ним одиннадцать человек.

– Одиннадцать? – удивился Торрихос. – Не девять?

– Одиннадцать, – в голосе Санчеса послышалась обида, – я считал, и Гомес тоже. Двое у дверей сразу стали, а сеньор Арбусто велел докладывать, Гомес и доложил. Тогда сеньор капитан сказал, что снимает нас с дежурства и мы можем идти…

– И еще он дал вам денег, – подсказал Торрихос, – и послал вас в таверну.

– Да, отец мой, – уныло согласился сержант, – только он не просто дал, велел выпить за здоровье ее величества и брата Хуана, а один из его людей обещал хорошую таверну нам показать. Ну и показал.

– Вы там до утра оставались?

– Мы – да, а сержант, тот кружку выпил да назад… Этот дон Диего так нас заморочил, что Гомес забыл приказ у капитана взять. Ну, что снял он нас…

– Гомес возвращался? – чуть ли не через силу спросил Торрихос.

– Нет, – Санчес явно не знал, что бедняга-сержант никогда не вернется, – он сказал, что потом домой пойдет… Он не любитель, ну… По тавернам сидеть.

– Ваше высокопреосвященство, вы больше ничего не хотите спросить? – Глава Протекты обращался к Торрихосу, но ответил Фарагуандо.

– Сын мой, – взор «святого Мартина», казалось, прожег беднягу-альгвазила насквозь, – каким недугом страдала маркиза де Хенилья?

– Ваше… Отец мой, – сержант смотрел на духовника Хуаны как на самого Папу, – она… эта.. не болела.. Она… ну… рожать собралась.

– Что говорила герцогиня де Ригаско?

– Да ничего, – захлопал глазами Санчес, – молчала сперва, похоже, на сеньору злилась, что та такое учудила, а потом стала лекарю помогать… Святой отец за служанкой послал, только той еще добраться надо было.