Трудовая мобилизация. На строительстве замка. Макет

Объем трудовой повинности (тэнка бусин) удельных князей зависел от размера и богатства княжества. Токугава Иэясу в свое время ввел норматив “один работник с каждой тысячи коку риса”, то есть княжество с минимальным годовым доходом 10 тысяч коку риса (1500 тонн) было обязано выделить десять работников. Княжеств с годовым доходом менее 10 тысяч коку просто не было. Однако по мере того, как объем работ увеличивался, норматив все чаще стали превышать. Бывало, княжествам приходилось давать одного работника с каждых десяти коку, то есть предоставлять бакуфу в тысячу раз больше людей, чем положено. Понятно, как это сказывалось на местных бюджетах. В 1656 году было решено радикально перестроить столичный замок Эдо. Эта трудовая мобилизация стала одной из самых масштабных и вылилась в настоящее испытание для княжеств. Ее провели из расчета один работник на каждые сто коку риса [Судзуки, 2004]. А вскоре после окончания работ, в 1657 году, замок был уничтожен пожаром.

Трудовую мобилизацию практиковали не только в столице. В Киото, Осаке, Нагоя, в крупных замках Фусими, Такада их тоже регулярно объявляли. Стремясь сберечь трудовые ресурсы своего княжества, удельные князья максимально использовали заезжую рабочую силу — вольнонаемных самураев и беглых крестьян. Их прошлым особо не интересовались, требуя лишь неукоснительного выполнения условий, которые предъявлялись к “порученцам их превосходительства”.

Трудовые мобилизации не были изобретением Токугава; их широко практиковал в свое время Тоётоми Хидэёси. И Токугава Иэясу вместе с Маэда Тосииэ (1539–1599), вторым по значению союзником и вассалом Хидэёси, в 1580-1590-х годах по приказу последнего самолично активно участвовал в строительных и хозяйственных работах. Так что организационные навыки у него были. В своем завещании Иэясу дальновидно прописал: “В случае если большой даймё совершит проступок, требующий взыскания, то, поскольку он не может быть наказан лично, следует на него наложить пеню — например, заставить соорудить какую-либо общеполезную постройку” [Венюков, 1871].

Потребность в “общеполезных постройках” у власти была всегда, поэтому со временем ждать проступков перестали. Трудовая мобилизация изменила характер поручений, но не суть отношений между сёгуном и удельными князьями — она по-прежнему заключалась в службе и личной преданности.

Когда сёгун умирал и его сменял новый правитель, все даймё должны были лично засвидетельствовать ему свою преданность. В ответ сёгун рассылал им верительные грамоты (атэбуми), подтверждающие право на управление княжествами. На рассылку уходило обычно несколько лет. Грамоты были стандартными и различались только именем адресата.

При смене власти в удельном княжестве кандидатура нового хозяина утверждалась сёгуном. Для этого следовало сначала отослать в столицу свидетельство о смерти предыдущего удельного князя и выдержать срок официального траура. Затем в бакуфу отправлялось письмо с указанием имени вероятного преемника, и с некоторой задержкой, обусловленной этикетом, он выезжал туда сам для введения в права наследования. Обычно на все это уходило два-три месяца, но иногда процедура так затягивалась, что и преемник успевал отойти в мир иной, не получив пост.

В конце XVII века в небольшом княжестве Мацуяма, в провинции Битю (современная префектура Окаяма), правил даймё по имени Мидзуноя Кацуёси (1663–1693). В 1693 году князю исполнилось 30 лет, и, поскольку законных наследников у него еще не было, он решил усыновить дальнего родственника. К октябрю 1693 года определили кандидатуру преемника. И тут князь, не отличавшийся крепким здоровьем, умер. Пока шла переписка с сёгунатом и траурные мероприятия, в ноябре того же года заболел и умер 13-летний приемный сын — тот самый дальний родственник, не утвержденный еще в правах наследования. Лишившийся главы клан спешно подобрал другого наследника — сына одной из княжеских наложниц — и объявил преемником его. Но нет: согласно закону, наследника должен был назначить действующий глава семьи, будучи в здравом уме и твердой памяти. А поскольку этого сделано не было, земли княжества были конфискованы. Сёгун мог взять их себе или передать другому клану, более аккуратному в делах наследования. Однако Мидзуноя Кацуёси имел хорошую родословную и ранг хатамото, поэтому сёгунат пошел на компромисс: младшему брату умершего князя в праве наследования отказали, но сохранили за ним ранг хатамото и небольшую часть земель с доходом в 15 раз меньше прежнего.

Спустя четыре года после падения клана Мидзуноя в похожую ситуацию попал клан Мори, владевший княжеством Цуяма (провинция Мимасака, современная префектура Окаяма). Князья Мори были раза в три богаче Мидзуноя. Тогда во главе клана стоял Мори Наганари (1671–1697). Своих детей он тоже не имел, поэтому взял на воспитание родственника и заблаговременно, с соблюдением правил, назначил его преемником. Наганари тоже рано умер, в 26 лет. Через положенное время молодой наследник Сэки Моротоси отправился в столицу за подтверждением полномочий, но в пути впал в нервное расстройство и потерял рассудок. Поскольку другого дееспособного наследника не было и назначить его не представлялось возможным, сёгунат конфисковал земли княжества. За кланом Мори сохранили титул даймё и наделили владениями с годовым доходом в 8 раз меньше прежнего.

Эти истории обычны. Несоблюдение порядка наследования было главной причиной, по которой сёгунат отнимал у князей их владения. Далее по частоте наказаний следовали нарушения воинского устава “Букэ сёхатто”, неумелое хозяйствование и беспорядки в княжестве. При конфискации удельному князю или его семье оставляли надел земли на скромный прокорм (уже упоминавшиеся 10 тысяч коку риса в год). Система наказаний для вассалов сложилась еще в годы междоусобных войн, когда боеспособность союзников имела решающее значение. Если во главе союзного клана не оказывалось утвержденного должным порядком военачальника, боевые возможности клана резко снижались. При Токугава эту практику распространили на всю страну, поскольку все даймё стали либо союзниками, либо подданными сёгуна.

Общеобязательных правил хозяйствования сёгунат для княжеств не разрабатывал, полагаясь в этом на местных правителей. От них требовался только результат, а как они его достигали, никого не интересовало. Удельные князья могли устанавливать любые правила. Например, у крестьян в виде оброка изымали обычно 40 % собранного риса, однако даймё мог легко увеличить свою долю до 50 или даже 60 %. Некоторые так и делали, что закономерно кончалось бунтом либо бегством крестьян, снижением урожая и оргвыводами бакуфу. В результате удельное княжество меняло хозяина, а с ним и уклад. В начальный, самый бурный период правления Токугава (1615–1650) своих владений лишились 95 удельных князей. Среди них были и верные союзники, воевавшие на стороне Токугава в 1600 году.