только люди. Булькали от хохота бронтозавры, трубили мамонты, а один птеродактиль так расхохотался, что не мог закрыть пасть, пока не прибежал служитель и не стукнул весельчаку как следует деревянным молотком по нижней челюсти.

— Неужели, — сказал профессор, когда все отсмеялись, — этот наивный человек полагает, что мы стали бы выводить вымерших чудовищ, если бы не привили им генетически любви и уважения к человеку?

— Никогда, — отрезал Ложкин. — Ни в коем случае.

Птеродактиль, все еще вздрагивая от смеха, стуча когтями по полу, подошел к профессору, и тот угостил его конфетой. Маленькие дети по очереди катались верхом на мамонтах, подложив под попки подушечки, чтобы не колола остриженная жесткая шерсть. Бронтозавры собирали со дна бассейна монетки и честно передавали их служителям. В стороне скулил пещерный медведь, потому что его с утра никто не приласкал.

…В тот день столичного журналиста, неудачливого пророка, до полусмерти искусала его домашняя сиамская кошка.

1975 г.

ЧЕРНАЯ ИКРА

К числу рассказов, которые увидели свет через много лет после того, как были написаны, относится и «Черная икра». Но повод, помешавший рассказу появиться на страницах журнала «Химия и жизнь», для которого он был написан, оказался для меня неожиданным. Полежав некоторое время в редакции, рассказ вернулся с резолюцией, возражающей против публикации ввиду того, что рассказ наносит оскорбление (может, не так сильно — скажем, обиду) светлой памяти академика Несмеянова и его сотрудников, прославившихся изобретением синтетической черной икры, которая, к сожалению, получилась почти такой же хорошей и питательной, как настоящая, но уступала ей в чем-то неуловимом… И хоть даже была дешевле, не стала более популярной.

Я менее всего хотел наносить ущерб репутации академика Несмеянова и осмеивать его черную икру. Моя черная икра соперничать с настоящей синтетической не намеревалась.

Но редакторское слово сказано — вылетело в чистый воздух… Не догонишь. Так и остался рассказ бесхозным.

Несмотря на относительную дешевизну, консервативные гуслярцы вяло покупали баночки с изображением осетра и надписью: «Икра осетровая». Острое зрение покупателей не пропустило и вторую, мелкую надпись: «Синтетическая».

Профессор Лев Христофорович Минц знал, что по вкусовым качествам она практически не отличается от настоящей, по питательности почти превосходит ее и в отличие от натуральной абсолютно безвредна. Поэтому профессор соблазнился новым продуктом.

Вечером, за чаем, Лев Христофорович вскрыл банку, намазал икрой бутерброд, осторожно откусил, пожевал и признал, что икра обладает вкусовыми качествами, питательностью и безвредностью. Но чего-то в ней не хватало. Поэтому Минц отложил надкусанный бутерброд и задумался, как бы улучшить ее. Потом решил, что заниматься этим не будет — наверняка эту икру создавал целый институт, люди не глупее его. И дошли в своих попытках до разумного предела.

— Нет, — сказал он вслух. — Конкурировать мы не можем… Но!

Тут он поднялся из-за стола, взял пинцетом одну икринку и отнес к микроскопу. Разглядывая икринку, препарируя ее, он продолжал рассуждать вслух, эта привычка выработалась в нем за годы личного одиночества.

— Рутинеры, — бормотал он. — Тупиковые мыслители. Икру изобрели. Завтра изобретем куриное яйцо. Что за манера копировать природу и останавливаться на полпути?

На следующий день профессор Минц купил в зоомагазине небольшой аквариум, налил в него воды с добавками некоторых веществ, поставил рядом рефлектор, приспособил над аквариумом гроздь радоновых ламп и источник ультрафиолетового излучения, подключил датчики и термометры и перешел к другим делам и заботам.

Через две недели смелая идея профессора дала первые плоды. Икринки заметно прибавили в росте, и внутри них, сквозь синтетическую пленку, с которой смылась безвредная черная краска, можно было уже угадать скрученные колечком зародыши.

Еще через неделю, когда, разорвав оболочки, сантиметровые мальки засуетились в аквариуме, профессор отправился к мелкому, почти пересыхающему к осени пруду за церковью Параскевы Пятницы и выплеснул туда содержимое аквариума.

Вода в прудике была грязной, потому что окрестные жители кидали в него что ни попадя и сливали воду после стирки. Так что в прудике даже лягушки не водились.

Стоял светлый, ветреный весенний день.

Минц, прижимая пустой аквариум к груди, вышел на дорогу и остановил самосвал.

— Чего? — спросил мрачный шофер, высовываясь из кабины и глядя сверху на пожилого лысого мужчину в замшевом пиджаке, обтягивающем упругий живот. Мужчина протягивал к кабине пустой аквариум.

— У меня садик, — сказал лысый. — Вредители одолели. Травлю. Отлейте солярки.

Полученную солярку профессор тут же вылил в прудик. Он понимал, что совершает варварский поступок, но прудику придется потерпеть для науки.

Профессор подкармливал синтетических осетрят не только соляркой. Как-то Удалов встретил профессора на окраине города, где с территории ткацкой фабрики к реке Гусь стремилась вонючая струя мутной воды. Профессор на глазах Удалова набрал полное ведро и потащил к отравленному прудику.

— Вы что, Лев Христофорович! — удивился Удалов. — Это же из красильного цеха! Опасно для здоровья.

— И замечательно! — ответил, не смутившись, профессор. — Чем хуже, тем лучше.

Вещества, залитые в прудик профессором Минцем, были многообразны, в основном неприятны на вид, и отвратительно пахли. Люди, привыкшие ходить мимо прудика на работу, удивлялись тому, что творится с этим маленьким водоемом, и начали обходить его стороной. Даже птицы его облетали стороной;

В один жаркий, июньский день, когда отдаленные раскаты надвигающейся грозы покачивали душистый от сирени воздух, профессор привел к прудику своего друга Сашу Грубина. Профессор нес ведро и большой сачок, Грубин — второе ведро.

Прудик произвел на Грубина жалкое впечатление. Трава по его берегам пожухла, вода имела мутный, бурый вид, и от нее исходило ощущение безжизненности.

— Что-то происходит с природой, — сказал Саша, ставя ведро на траву. — Экологическое бедствие. И вроде бы промышленности нет рядом, а вот, погибает пруд. И запах от него противный.

— Вы бы побывали здесь вечером вчера, — произнес, улыбаясь, профессор. — Я сюда вылил вчера литр азотной кислоты, ведро мазута и высыпал мешок асбестовой крошки.

— Зачем? — удивился Грубин. — Ведь сами же расстраиваетесь, что природа в опасности.

— Расстраиваюсь — не то слово, — ответил Минц. — Для меня это трагедия.

Он извлек из кармана пакет, от которого исходил отвратительный, гнилостный запах.

— С большим трудом достал, — сообщил он Грубину. — Не хотели давать…

— Это еще что?

— Ах, пустяки, — сказал Минц и вывалил содержимое пакета в прудик.

И в то же мгновение вода