— Ну хорошо. Если вы имеете в виду ФСБ, то я вас понимаю. А как же Интерпол?

— У него было достаточно времени, чтобы задержать Комара, — сказал Кротов.

— Ах, вы, наверное, имеете в виду Бельгию, где Комар был задержан и даже некоторое время пребывал в уютной камере со всеми удобствами?

— В Бельгии. В Антверпене, на алмазной улице Ховеньерс.

— Я не в курсе подробностей и поэтому послушал бы вас, Алексей Петрович, с большим удовольствием, — сказал Донской.

— Задержали и привезли в участок. Оказалось, что Комар проживал по поддельному греческому паспорту. После первых же допросов бельгийские следственные органы пришли к выводу, что Комар может быть виновен в инкриминируемых ему преступлениях, и были бы готовы выдать его России. Но между Россией и Бельгией нет соответствующего договора. Началась юридическая и дипломатическая тягомотина между правоохранителями обеих стран. А адвокаты Комара тем временем тоже не дремали. Одним словом, Комар в результате оказался на свободе под залог в три миллиона бельгийских франков.

— И улетел, сверкнув крылышками? — улыбнулся Донской.

— Вот именно. Позднее след его обозначился в Испании, в Израиле, во Франции. И с концами. Арестовать не смогли.

— Все они — деньги-денежки! — сочувственно покачал блестящей лысиной брайтонский философ. — Не сумели арестовать? Это значит, хорошо погрели руки бельгийские судьи и адвокаты…

— Может быть, действительно плохо старались.

— А теперь настал ваш черед стараться, — заметил Донской. — Ну что ж, спасибо за доверие к старику… Я уже говорил: чем смогу — помогу.

— Если вы, Наум Яковлевич, захотите постараться, — словно бы напомнил о чем-то Кротов, — то сможете очень многое.

Денис понял, что настала пора прощаться. Убрал в кейс шкатулку с диадемой, улыбнулся Донскому.

— Можно последний вопрос?

— Я вас внимательно слушаю, молодой человек.

— Меня очень удивило, когда вы сказали: «Наш доблестный МУР». Почему?

Донской помолчал, двигая губами, будто в немом монологе.

— А вы знаете, я так вам скажу. Я заметил, что в последние годы многие в России стали говорить «в этой стране», «в этом государстве» — это о своей родине. И говорят, и пишут в газетах, причем внешне вполне интеллигентные люди. А я не могу, извините, относиться к самому себе как к существу, вынужденному, вопреки собственной воле, где-то пребывать, унижать и унижаться. Кажется, чего проще? Не хочешь в «этой» — езжай в «ту»! Сейчас это легко. Я, как и многие, и не только мои ровесники, живу и прошлым, и воспоминаниями, и надеждами на будущее. И поэтому не нравится мне вообще пренебрежительное отношение к своей родине. Наверно, потому и остается для меня многое «нашим», общим. Кроме моего дела… Вот и вашу заботу, господа, я почему-то принял близко к сердцу. Может, оттого, что мне глубоко не безразлично, на чьей головке будет красоваться графская диадема… Донской растянул сухие губы в широко разрекламированной американской улыбке. — А если говорить серьезно… Уже если дело дошло до драгоценностей Гохрана, которые, несмотря на все безумные тяготы, перенесенные нашими людьми, все-таки лежали в сейфах, то положение на моей родине хуже некуда! Выходит, воровство и коррупция в высших эшелонах власти достигли апогея! Нет, что касается власти, то ее понять можно. Стране нужна валюта. Пока дают, хватай! Под любой залог! Под любые проценты! Рассчитываться-то будут уже не они. Не доживут… Но что мне совершенно непонятно, так это про эшелоны власти. Где они находятся, в каких конкретно кабинетах? Как их зовут?

— Ну в России о них знают, — хмуро ответил Денис. — Да и вам они тоже известны…

— Известны… — тяжко вздохнул Донской. — Но ведь самое простое валить на верхушку…

— Рыба гниет с головы!

— Удивляюсь, почему вам так доверяет Московский уголовный розыск, усмехнулся Наум Яковлевич.

— Мы иногда и сами удивляемся, — философски заметил Денис. — Ведь так, Алексей Петрович?

Тот с улыбкой кивнул.

— Короче, звоните мне денька через два, — решительно сказал Донской, поднимаясь и пожимая руки гостям…

На улице, рядом с их вишневым «фордом», почти впритык сзади, пристроился «ягуар» пожарного красного цвета. Из окна водителя высунулась улыбающаяся физиономия Фили Агеева.

— Здрасте вам! — констатировал Денис. — Чего ты тут делаешь? А как дела у Нелли? Где Головач?

— С ней все в порядке. Севка рядом. Изображает тупого и упрямого слоника. Чтоб быстрей надоесть клиентке. С дядей — тишь да гладь. Может, пора уже передать ей привет от вашего дядюшки, а, Денис Андреич? Медленно что-то все раскручивается…

— Как считаете, Алексей Петрович? — обратился Грязнов к Кротову. Будем форсировать?

— Я это потому, Денис Андреич, — продолжал Филя, — что Жорж Вартанович склонен полагать нашу миссию законченной. Племянница дома, под его собственной охраной. Мы вроде уже лишние. Пора рассчитываться.

— Филипп прав, — подумав, сказал Кротов. — Если вам, Денис Андреевич, не очень ловко в настоящий момент, давайте я возьму на себя эту малоприятную миссию. Встряска действительно нужна.

— Принято. Пожалуйста, Алексей Петрович, ключ от сейфа. — Денис протянул Кротову ключ от гостиничного сейфа, где в настоящий момент лежали копии приговоров по уголовным делам братьев Аракелянов.

— Тогда я с Филиппом, — сказал Кротов, направляясь к «ягуару», а уж вы сами езжайте к Сурину. Не заблудитесь в Нью-Йорке?

— Спасибо, я уже бывал здесь. И Черч-стрит найду. — И Денис принял от Кротова ключи от «форда»…

Фамилию Сурина Денису назвал на инструктаже генерал Федоскин. Характеризовал его как человека толкового и надежного. Сказал, что он является сотрудником довольно известной в Штатах российской фирмы «Альянс», из чего Грязнов-младший сделал правильный вывод об истинной профессии Николая Николаевича, для которого работа на фирме являлась удобной «крышей».

Сурин назначил встречу Денису у себя на квартире, на Черч-стрит. Квартира оказалась довольно просторной, хотя состояла всего из трех комнат, обставлена была стандартно и безлико. Так же, впрочем, выглядел и сам хозяин — сорокапятилетний холостяк с седеющими висками и намечающимся брюшком. А на холостой образ жизни Сурина указывало то обстоятельство, что ни в интерьере жилья, ни в облике Николая Николаевича не чувствовалось благотворного влияния заботливой женской руки. Все было простым и незапоминающимся, примерно так выглядели в большинстве своем сотрудники органов госбезопасности на явочных московских квартирах.

И во время недолгого по времени разговора Денис несколько раз ловил себя на мысли, что сотрудники известного ведомства, видимо, уже неисправимы, потому что создание атмосферы какой-то недоговоренной значительности, совершенно лишней таинственности у них в крови навсегда. Однако проблему, ради которой прибыл в Нью-Йорк Денис со своей командой, Сурин знал.