Он, не сказав ни слова, побежал;

И видел я, как следом осерчало

Скакал кентавр, крича: «Где, где бахвал?»

19 Так много змей в Маремме[444] не бывало,

Сколькими круп его был оплетен

Дотуда, где наш облик[445] брал начало.

22 А над затылком нависал дракон,

Ему налегший на плечи, крылатый,

Которым каждый встречный опален.

25 «Ты видишь Кака, — мне сказал вожатый. —

Немало крови от него лилось,

Где Авентин вознес крутые скаты.

28 Он с братьями теперь шагает врозь[446]

За то, что обобрал не без оглядки

Большое стадо, что вблизи паслось.

31 Но не дал Геркулес ему повадки

И палицей отстукал до ста раз,

Хоть тот был мертв на первом же десятке».[447]

34 Пока о проскакавшем шел рассказ,

Три духа[448] собрались внизу; едва ли

Заметил бы их кто-нибудь из нас,

37 Вождь или я, но снизу закричали:

«Вы кто?» Тогда наш разговор затих,

И мы пришедших молча озирали.

40 Я их не знал; но тут один из них

Спросил, и я по этому вопросу

Догадываться мог об остальных:

43 «А что же Чанфа не пришел к утесу?»

И я, чтоб вождь прислушался к нему,

От подбородка палец поднял к носу.

46 Не диво, если слову моему,

Читатель, ты поверишь неохотно:

Мне, видевшему, чудно самому.

49 Едва я оглянул их мимолетно,

Взметнулся шестиногий змей,[449] внаскок

Облапил одного и стиснул плотно.

52 Зажав ему бока меж средних ног,

Передними он в плечи уцепился

И вгрызся духу в каждую из щек;

55 А задними за ляжки ухватился

И между них ему просунул хвост,

Который кверху вдоль спины извился.

58 Плющ, дереву опутав мощный рост,

Не так его глушит, как зверь висячий

Чужое тело обмотал взахлест.

61 И оба слиплись, точно воск горячий,

И смешиваться начал цвет их тел,

Окрашенных теперь уже иначе,

64 Как если бы бумажный лист горел

И бурый цвет распространялся в зное,

Еще не черен и уже не бел.

67 «Увы, Аньель, да что с тобой такое? —

Кричали, глядя, остальные два. —

Смотри, уже ты ни один, ни двое».

70 Меж тем единой стала голова,

И смесь двух лиц явилась перед нами,

Где прежние мерещились едва.

73 Четыре отрасли[450] — двумя руками,

А бедра, ноги, и живот, и грудь

Невиданными сделались частями.

76 Все бывшее в одну смесилось муть;

И жуткий образ медленной походкой,

Ничто и двое, продолжал свой путь.

79 Как ящерица под широкой плеткой

Палящих дней, меняя тын, мелькнет

Через дорогу молнией короткой,

82 Так, двум другим кидаясь на живот,

Мелькнул змееныш лютый,[451] желто-черный,

Как шарик перца; и туда, где плод

85 Еще в утробе влагой жизнетворной

Питается, ужалил одного;[452]

Потом скользнул к его ногам, проворный.

88 Пронзенный не промолвил ничего

И лишь зевнул, как бы от сна совея

Иль словно лихорадило его.

91 Змей смотрит на него, а он — на змея;

Тот — язвой, этот — ртом пускают дым,

И дым смыкает гада и злодея.

94 Лукан да смолкнет там, где назван им

Злосчастливый Сабелл или Насидий,

И да внимает замыслам моим.[453]

97 Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий

И этого — змеей, а ту — ручьем

Измыслил обратить, — я не в обиде:[454]

100 Два естества, вот так, к лицу лицом,

Друг в друга он не претворял телесно,

Заставив их меняться веществом.

103 У этих превращенье шло совместно:

Змееныш хвост, как вилку, расколол,

А раненый стопы содвинул тесно.

106 Он голени и бедра плотно свел,

И, самый след сращенья уничтожа,

Они сомкнулись в нераздельный ствол.

109 У змея вилка делалась похожа

На гибнущее там, и здесь мягка,

А там корява становилась кожа.

112 Суставы рук вошли до кулака

Под мышки, между тем как удлинялись

Коротенькие лапки у зверька.

115 Две задние конечности смотались

В тот член, который человек таит,

А у бедняги два образовались.

118 Покамест дымом каждый был повит

И новым цветом начал облекаться,

Тут — облысев, там — волосом покрыт, —

121 Один успел упасть, другой — подняться,

Но луч бесчестных глаз был так же прям,

И в нем их морды начали меняться.

124 Стоявший растянул лицо к вискам,

И то, что лишнего туда наплыло,

Пошло от щек на вещество ушам.

127 А то, что не сползло назад, застыло

Комком, откуда ноздри отросли

И вздулись губы, сколько надо было.

130 Лежавший рыло вытянул в пыли,

А уши, убывая еле зримо,

Как рожки у улитки, внутрь ушли.

133 Язык, когда-то росший неделимо

И бойкий, треснул надвое, а тот,

Двойной, стянулся, — и не стало дыма.

136 Душа в обличье гадины ползет

И с шипом удаляется в лощину,

А тот вдогонку, говоря, плюет.