Это был один из самых трудных тестов на ловкость, какие до сих пор выполнял Валентин. Симметрия работы требовала совершенства. Уронить хоть один предмет из девяти значило погубить все зрелище. Валентин был самым слабым звеном, тем не менее успех всего выступления зависел и от него.

Он не уронил ни одной дубинки, и, когда жонглеры закончили представление ливнем высоких бросков и ловких захватов, раздались бурные аплодисменты. Кланяясь, Валентин заметил, что семья метаморфов сидела в первых рядах. Он искоса глянул на Слита, который кланялся снова и снова, с каждым разом все ниже.

Сойдя с подмостков, Слит сказал:

– Я увидел их, когда мы начали, и тут же забыл о них. Забыл, Валентин! – Он засмеялся. – Они ничуть не похожи на то создание, которое я видел во сне.

В эту ночь труппа спала в сыром переполненном трюме. Валентин кое-как примостился на тонкой подстилке между Шанамиром и Лизамон. Близкое соседство женщины-воина, казалось, гарантировало, что уснуть Валентину не удастся, потому что ее храп походил на яростное и назойливое жужжание, а страх, что эта гора может повернуться и раздавить его, еще более отвлекал от сна. Несколько раз она и в самом деле наваливалась на него, и ему едва удавалось освободиться. Но вскоре храп прекратился, и Валентин уснул.

Во сне он увидел себя короналем, лордом Валентином с оливковой кожей и черной бородой. Он снова жил в Горном замке и владел печатями Власти, а затем оказался в южном городе, влажном тропическом месте с гигантскими лианами и яркими красными цветами. Он знал, что это Тил-омон, расположенный почти на окраине Зимроэля, и что он присутствует там на большом пиру в его честь. За столом сидел и другой высокий гость – Доминин Барджазид, третий сын Короля Снов. Доминин Барджазид наливал вино, произносил тосты, провозглашал здравицы в честь короналя и предсказывал ему достойное и славное правление, которое может встать в один ряд с правлениями лорда Стиамота, лорда Престимиона и лорда Конфалюма. Лорд Валентин пил и смеялся, сам предлагал тосты за хозяина – мэра Тил-омона, и за герцога провинции, и за Симонана Барджазида, Короля Снов, и за понтифекса Тиевераса, и за Хозяйку Острова Сна, свою мать. Его стакан снова и снова наполнялся вином – янтарным, красным и голубым южным. Наконец он уже не в силах был больше пить, отправился в спальню и мгновенно заснул. Подошли люди из окружения Доминина Барджазида, завернули короналя в шелковые простыни и понесли куда-то. Он не мог сопротивляться, казалось, что руки и ноги не повинуются ему, как если бы то был сон во сне. Валентин увидел себя на столе в потайной комнате, и теперь волосы его стали желтыми, кожа – белой, а Доминин Барджазид обрел лицо короналя.

– Увезите его в какой-нибудь город на дальнем севере, – велел мнимый лорд Валентин, – и там отпустите – пусть идет куда хочет.

Сон должен был продолжаться, но Валентин почувствовал, что задыхается, проснулся и обнаружил на своем лице мощную руку Лизамон. Не без некоторого усилия ему удалось освободиться. Но сон уже не вернулся.

Утром он никому не сказал о своем сне, решив, что настала пора утаивать получаемую информацию, ибо речь теперь шла о вмешательстве в государственные дела. Ему уже второй раз снилось, что с трона короналя его вытеснил Доминин Барджазид, а Карабелла несколько недель назад видела во сне, что неизвестные враги споили Валентина и украли его личность. Все эти сны, конечно, могли быть и фантазией, но Валентин уже начал сомневаться в этом. Слишком часто повторялись их сюжеты, и действовали в них одни и те же персонажи.

А если звездную корону носит теперь Барджазид, что тогда?

Валентин из Пидруида пожал бы плечами, сказав: «Какое мне дело, кто верховный правитель?» Но Валентин, который плыл сейчас из Кинтора в Верф, смотрел на все иначе. В этом мире существовало равновесие власти, тщательно поддерживаемое в течение многих тысячелетий, со времен лорда Стиамота, а то и раньше, с первых столетий после переселения, когда на Маджипуре властвовали какие-нибудь забытые ныне правители. По издавна установленному порядку недоступный для простых смертных понтифекс правил через выбранного им самим сильного и деятельного короналя. Тот, кто был известен как Король Снов, выполнял приказы правительства и наказывал нарушителей закона, входя в мозг спящих, а Хозяйка Острова Сна, мать короналя, распространяла вокруг себя любовь и мудрость. Это была сильная и эффективная система, иначе она не сохранялась бы тысячелетиями. Благодаря ей Маджипур был счастливой и процветающей планетой, подвластной, конечно, слабостям плоти и капризам природы, но в основном свободной от конфликтов и страданий. А если Барджазид, сам королевской крови, сверг законного конституционного короналя и тем самым нарушил это предписанное священное равновесие? Какой вред будет нанесен всему обществу, всему содружеству, какое это потрясение общественного спокойствия!

А что можно сказать об изгнанном коронале, который покорился судьбе и оставил узурпатора безнаказанным? Разве это не отречение? И было ли когда-нибудь в истории Маджипура, чтобы корональ отрекся? Не станет ли он, Валентин, таким образом сообщником Доминина Барджазида, посягнувшего на порядок?

Последние сомнения исчезли. Валентину-жонглеру казались смешными и странными первые намеки на то, что он истинный лорд Валентин, корональ. Тогда они воспринимались как безумие, как нелепая шутка. Теперь – нет. Содержание его снов несло груз достоверности. Совершено чудовищное преступление. И все значение этого лишь сейчас начало открываться ему. И теперь он был обязан без дальнейших колебаний исправить положение.

Но как? Вызвать на поединок нынешнего короналя? Или выйти в костюме жонглера и заявить свои права на Горный замок?

Он спокойно провел утро, даже намеком не поделившись ни с кем своими мыслями. Большую часть времени он стоял у поручней, глядя на далекий берег. У него в голове не укладывалось, как может река быть столь огромной. В некоторых местах она была так широка, что берега не было видно. Иногда то, что казалось Валентину берегом, на самом деле было огромным островом, а между островами и берегом реки простирались целые мили воды. Течение было быстрым, и большое речное судно легко неслось к востоку.

Стоял ясный день, вода рябила и сверкала на солнце, но после полудня вдруг пошел легкий дождь. Затем дождь усилился, и жонглерам, к великому неудовольствию Залзана Кавола, пришлось отменить второе представление. Все спрятались под навесом.

В эту ночь Валентин постарался лечь рядом с Карабеллой, а Лизамон оставить соревноваться в храпе со скандарами. Он жадно ожидал новых снов-открытий, но то, что он увидел, не представляло интереса: обычные бесформенные и хаотичные обрывки фантазии, безымянные улицы, незнакомые лица, яркий свет и кричащие цвета, бессмысленные споры, бессвязные разговоры, неясные образы…

Утром судно прибыло в порт Верф на южном берегу реки.

– Провинция метаморфов, – рассказывал Аутифон Делиамбер, – называется Пиурифэйн, от имени, которым зовут себя метаморфы на своем языке, – пиуривары. На севере она граничит с предместьями Верфа, на западе – с Откосом Велатиса, на юге – с горной цепью Гонгар, на востоке – с рекой Стейч, главным притоком Зимра. Я хорошо представляю себе эти места, хотя никогда не бывал в самом Пиурифэйне. Попасть туда трудно, потому что Откос Велатиса – стена в милю высотой и в триста миль длиной. Горы Гонгар неприступны, и там часты грозы. Стейч – дикая, неуправляемая река с множеством быстрин и водоворотов. Единственный безопасный путь – через Верф и врата Пиурифэйна.