Помню, как в последний раз явилась я к Саси Сасону за очередной порцией безобразий.

– А! – сказал он, обрадовавшись при виде меня. – Ты вовремя. Есть горячий материал для вашей газеты.

Я сразу поняла, что отличился опять кто-нибудь из наших, и опять – с неожиданной стороны. Это Саси и называл горячим материалом: когда ему удавалось порадоваться за «русских».

Я включила диктофон.

– Такой вот, один ваш идьет... из города Ди-не-пер-тер...

– Днепропетровска, – подсказала я, – дальше!

...Идиот и прохвост, неспособный к какой бы то ни было работе, – рассказывал Саси... Единственное и первое, в чем преуспел – развозил на машине блядей по клиентам. Сидел внизу, в машине, ждал окончания сеанса. Решал кроссворды.

Однажды заехал к приятелю на день рождения, говорит:

– Слушай, я на работе, мне некогда. Хотел вот, подарок купить, да с деньгами туго. Там у меня внизу в машине блядь сидит... спустись, трахни ее, считай, что от меня – подарок. Вроде как я пятьдесят шекеле?? тебе подарил.

Приятель обиделся, говорит:

– Да кто сейчас на день рождения пятьдесят шекелей дарит?

Тот подумал, прикинул:

– Ну, два раза трахни.

– Так вот, этот приятель и стукнул нам, видно сильно разозлился, – продолжал Саси... – Потому что, если у человека день рождения, так дари ему подарок, как человеку, я так считаю, а? А мы положили глаз на этого типа из Дер-пи-дет...

– Днепропетровска...

– И что же выяснилось? За двадцать тысяч шекелей он купил проститутку, какую-то мулатку из Гвинеи. Поселил ее в отдельной квартире, платил тыщу долларов в месяц и водил к ней клиентов.

Тут мы его взяли... И, представь, он охотно дает показания, уверяет что одумался, и когда освободится, будет вести только законную жизнь. Наверное, станет торговать надувными резиновыми женщинами. За них хоть не сажают... Интересно, чем он занимался в своем Пер-ди-пен...

– Саси, – сказала я. – К черту подробности!

Поздно вечером я отослала Вите по модему все файлы с моими деловыми комментариями, которые в процессе верстки он должен был стереть за ненадобностью.

Смешно вспоминать, что именно этот номер казался мне наиболее удачным.

* * *

Ну, так вот. Через день, к вечеру, привез, он, значит, тираж в город, раскидал по точкам... а на следующее утро – как принято писать в таких случаях – мы проснулись знаменитыми.

* * *

Короче: объяснительные мои приписочки в целости и сохранности сопровождали фотографии видных деятелей города. На первой полосе, где обычно подавались городские новости, под заголовком: «Городу – расти и расцветать!» помещалась групповая фотография членов муниципалитета, под которой шел лично мною набранный жирным италиком текст: «Внимание! Не перепутай эту компанию мошенников с другой, на фотографии поменьше. Тут – сотрудники муниципалитета, там – работники отдела обеспечения.

Справа налево: крашеная блядь с омерзительным оскалом – Офра Бен-Цви, заместитель мэра. За ней мужик с рожей уголовника-рецидивиста – глава отдела благосостояния Шай Дебек. Микроцефал в вязанной кипе – начальник отдела безопасности Нисим Хариш, а в центре – пузач с конфузным выражением на физии, словно он в штаны наложил – министр транспорта Эли Базак».

Ниже шел вполне культурный, отредактированный мною, текст о визите в наш прекрасный город нового министра транспорта Эли Базака.

И так далее. Мои интимные домашние комментарии сопровождали каждую фотографию. А фотографий у нас всегда было в изобилии.

Все это венчала «Уголовная хроника» с ярким репортажем о торговце проститутками.

* * *

Тут над скандалом я опускаю плотный занавес, если вам угодно – бархатный, с кистями, ибо действительно ничего не помню, не знаю: неделю я не выходила из дому и всерьез подумывала о том, чтобы сменить место жительства. Если не в глобальном смысле, (почему бы не слинять в Новую Зеландию к единоутробной сестре?) то, хотя бы, в локальном. Мои домашние не звали меня к телефону и строго отвечали, что я серьезно больна. В сущности, это было правдой: стоило мне представить выражение лица первого, раскрывшего газету, жителя города, как на меня нападал захлебывающийся визгливый смех.

* * *

Через неделю позвонил Витя, который не утратил ни грана своего великолепного апломба. Я уже могла говорить с ним почти спокойно. Компания «Джерузалем паблишинг корпорейшн», сказал он в странном оживлении, почила в бозе, дала дуба, приказала долго жить, и хер с ней.

Муниципалитет отказался от наших услуг, и приходится признать, что до известной степени он таки прав. В то же время налоговое управление потребовало представить подробный отчет о деятельности «Джерузалем паблишинг корпорейшн», так что легче уже объявить банкротство и слинять в другую область деятельности...

Жаль только, что с китайцами получилось неудобно – они надеялись на нас, и кто же еще сможет им делать культурное издание, которое открыло бы миру ценнейшее наследие этих мудаковатых еврейских хунвейбинов...

* * *

Я вяло подумала: Алик спасен.

* * *

Напоследок Витя похвастался, что получил место охранника на каком-то предприятии высоких технологий. Чудное место – все блага цивилизации, чай, кофе, какао... Платят по шестнадцать шкалей в час. По ночам можно спать.

У него есть спальный мешок. Отключит в двенадцать ночи какое-то чертово реле, завернется в мешок и будет спокойно спать.

Вот именно, сказала я, и дашь, наконец, отцу спать спокойно там, где он спит.

Витя вдруг замолчал и спросил меланхолично:

– Кстати, ты знаешь, где отец?

– Ну... как же... Что ты имеешь в виду, дурак! В Киеве, на еврейском кладбище? – предположила я.

– Отец в мамином шкафу на балконе, на верхней полке.

На обоих концах провода воцарилась трескучая пустота.

– Вв... нн... ты... Нет! – сказала я наконец. – В... в каком виде?

Он усмехнулся:

– В виде пепла, конечно. А ты думала – мумия? Мать настояла, чтобы мы его вывезли. Она же чокнутая.

– Но... Господи, Витя, почему вы его не захороните?!

– Не разрешают. Ты что, не знаешь это государство! Мы потеряли документы, что он еврей, и сейчас, чтобы доказать, нужны свидетели, а где их взять?

– Но... нет, послушай... – я ужасно разволновалась. Мысль, что пять лет еженедельно я редактировала газету, сидя рядом со шкафом, на верхней полке которого стоит урна с прахом верного ленинца, совершенно лишила меня покоя. – Да, похорони ты его на христианском кладбище, наконец! – воскликнула я.

– Ну, знаешь! – сказал он гордо. – Если я жру свинину, это еще не значит, что меня можно оскорблять!