Со временем северо-восток начнут осваивать, Владимир даже назначит князем Муромским своего сына Глеба. Но по одним источникам это княжение выглядит чисто номинальным, а по другим – местные не воспринимали Глеба всерьез, и когда он им надоедал, просто гоняли его из города. Одно слово – «муромцы».

Так или иначе, привязка Ильи к северо-восточной Руси и конкретно к «городу Мурому, селу Карачарову» всегда вызывала сомнения. Сам путь Ильи к князю Владимиру лишь частично совпадает с той дорогой, какой ездили из средней Руси в Киев. К слову, этот путь считался довольно опасным и в глубокой древности, и в XVI–XVII вв. из-за многочисленных разбойничьих шаек, бродивших в Брянских лесах.

Напротив, в былинах множество черниговско-брянских топографических указаний. Илья едет через Брянские леса, Моровийск или Моровск, пересекает реку Смородинную неподалеку от Карачева, на берегу которой по сей день стоит Девятидубье (и, кстати, сохранился огромный пень от одного из девяти дубов, на которых сиживал Соловей-разбойник).

Есть мнение, что изначально деятельность Ильи приурочивалась к черниговским городам Моровийску и Карачеву. Эта версия устраняет недоразумение, связанное с описанием пути Ильи из Мурома на Киев. По дороге Илья оказывается под Черниговом, делая таким образом значительный крюк, ничем не объясняемый. Если же Илья отправляется из Моровийска, тогда он неизбежно должен проезжать мимо Чернигова. Такая версия ближе и к реальной истории: более двух веков (с XI–XIII вв.) Чернигов соперничал с Киевом; Черниговская область была ареной множества военных столкновений русских князей друг с другом или с половцами. В одной из поздних былин родным городом Ильи прямо называется «Моров». По другой былине, Илья просит у отца благословения ехать в Чернигов и уже из Чернигова отправляется в Киев.

Вся эта неразбериха привела к тому, что в новейшей истории несколько городов боролись за «право на Илью Муромца». Результат был предсказуем заранее: Муром, Карачарово и Карачев просто объявили себя родиной Ильи каждый по отдельности. В активе Карачева – Девятидубье с «Соловьевым перевозом», где еще в XIX веке старожилы охотно показывали, как и где Илья победил Соловья. На стороне Мурома и Карачарова – непоколебимая уверенность в своей правоте. Всех можно и нужно понять.

По идее с тем же успехом автор «Храбра» мог бы в припадке московского патриотизма объявить Илью москвичом – и попробуйте, возразите. Ведь первое упоминание в летописях о том же Карачеве датируется лишь годом раньше исторического 1147-го.

Но какой смысл в растаскивании героя по кусочкам? Илья Муромец принадлежит всей Руси. Он равно ценен для трех народов, ведущих свою историю от единого корня, – русских, украинцев и белорусов. Илья у нас один на всех, как космонавт Гагарин: самый лучший, самый любимый, и другого не будет.

Поэтому автор припомнил историю собственного рода, пришедшего на Русь более шестисот лет назад из-за рубежа, – и выдумал свою версию происхождения Ильи, отраженную в «Храбре». Читатели могут с чистой совестью критиковать или приветствовать ее, как им больше нравится.

Тем более что на самом деле все с Ильей было не так.

По былинам записи XIX в., богатырь Илья – крестьянин. Родители Ильи – земледельцы, поднимающие новь, очищающие площадку от дубья-колодья под пашню. Исцеленный каликами, Илья первым делом идет в поле и быстро кончает начатую его отцом работу, а потом уже отправляется в Киев.

А вот былины старой записи не знают о крестьянском происхождении Ильи. Илья Муромец стал земледельцем позже, когда киевские «старины», после разгрома класса скоморохов-певцов, попали в крестьянскую среду. Этот вывод подкрепляется и тем, что получение Ильей силы богатырской излагается двояко. По одним былинам (наиболее известным сегодня), Илья получил силу от калик перехожих, а по другим – выступает с самого начала богатырем, причем его силы увеличиваются благодаря «школе», которую он проходит под руководством иноземного (вероятно, прикавказского) богатыря Святогора.

Именно как богатырь крестьянского происхождения Илья прикреплен былинами к Мурому, т.е. к Ростово-Суздальской области. Но если обратиться к старым записям былин, найдется достаточно указаний на то, что такое приурочивание – плод позднейшего творчества. Когда вместе с колонизационным движением из Киева на северо-восток туда пришли киевские «старины», оригинальные наименования смешались с именами деятелей и названиями местностей в Ростово-Суздальской области.

Кмита Чернобыльский (XVI в.) называет Илью не Муромцем, а Муравленином, Эрих Лассота (XVI в.) – Моровлином; записи былин XVII в. – Мурович и Муровец; испанец Кастильо, посетивший Россию в конце XVIII в., – Ilia Muravitz, финские отголоски наших былин – Muurovitza. Все эти формы более древнего прозвища Ильи заставили исследователей пойти по двум направлениям: «лингвистическому» и «географическому». Первые сделали вывод, что Муравленин и т.п. – искаженное Мурманин, Урманин, и стали искать в биографии Ильи «варяжский след» (об этом ниже). Вторые обратились к изучению древнерусских названий городов и местностей. На Волыни нашлись Моровеск и Муравица. В Черниговской губернии село Моровск, соответствующее древнему городу Моровийску (был даже «Муравский шлях» – дорога от Куликова поля мимо Тулы, между реками Упой и Соловой, до Крыма). Неоднократно всплывал Карачев, лежавший на границе Черниговского и Новгород-Северского княжеств, переходивший из руки в руки и служивший для киевских князей базой в борьбе с половцами и Рязанью. Откуда такой интерес к Карачеву, мы уже говорили – Девятидубье и Соловьев перевоз (брод).

Но и привязка Ильи к Черниговской области стала, похоже, плодом творчества в эпоху, когда Русь была уже заметно раздроблена. Однако сам герой, охваченный идеей служения объединенной русской земле и ее великому князю, для тех времен не характерен. Такие образы должны возникать либо позже – в дни всеобщей ностальгии по могучей и единой Киевской Руси, – либо раньше, и тогда уж на реальном материале. Скорее всего, Илья как персонаж сформировался непосредственно в эпоху Владимира Святославича, когда придворные скоморохи, «бояны» или скальды из числа самих дружинников слагали «дружинные песни» о реальных подвигах реальных храбров.

Этот начальный период, пережитый «старинами» об Илье Муромце, неожиданным образом отражен в германской поэме «Ортнит» и норвежской «Тидрек-саге» (обе – XIII в.).

В поэме «Ортнит» один из героев – Ilias von Riuzen, русский князь Илья. Этот Илиас – дядя короля Ортнита по матери и его самый верный помощник. Он выбирает племяннику в супруги дочь сирийского короля, идет в поход за невестой, съездив предварительно на Русь попрощаться с женой, детьми и дружиной. Поход кончается успешно. Илиас в битве так разошелся, что Ортниту едва удалось сдержать его; из-за этого Ортнит чуть не рассорился с ним. Но когда Ортнит, утомленный битвой, попадает в беду, Илиас спешит на выручку и обращает неприятеля в бегство.

Это вам ничего не напоминает? Отношения между Ортнитом и Илиасом соответствуют отношениям Владимир–Добрыня. Степень родства передана точно. Как Илиас добывает Ортниту невесту, предварительно съездив на Русь проститься со своими, так Добрыня, вернувшись из Скандинавии, добывает Владимиру Рогнеду; как Илиас в битве сильно расходится, так Добрыня, добывая Рогнеду, жестоко расправляется с ее родными. Кстати, поход за невестой для князя – это сюжет былины, в которой деятельное участие принимает богатырь Добрыня (иногда Дунай).