– Тебе нужна классная темная ночь, – ответил парень наконец.

Она видела, как ему трудно, как туманится эмоциональное восприятие. Как описать нечто столь хорошо известное? Он был слишком близко сфокусирован. Ему тяжело давалось разграничение ощущения и практики, поиск дистанции, на которой не терялись бы частности; а тут еще собаки погибли.

– И тебе нужна хорошая лампа, старая «лайтфорс» или какая-то такая. Можно в секонде. И еще аккумулятор с равномерной зависимостью разряда от времени. Там, внизу в полях, все это знают, они только и говорят, какие им лампы нужны. Миллион свечек тут, миллион свечек им там.

Он поразмыслил.

– Я не слишком над этим думаю, – заключил он, словно удивившись сам себе. – Мне нравится, когда собаки летят вниз в свете лампы.

– Охотишься на кроликов с собаками? – спросила Анна.

Он посмотрел на нее как на полоумную или, может, будто она высказалась так упрощенно, что и не возьмешь сразу в толк, как опровергнуть. В то же время он, казалось, испытал облегчение: нужно же с чего-то начинать.

– Кроликов и лис, – сказал он. – На всё.

В последний раз он предпочитал зайцев, но теперь они его вроде как вообще не интересовали.

– Тебе нужна классная темная ночь, ну и освежиться чуток, бриз.

– Ты ищешь животных при свете лампы? – спросила она. – И натравливаешь собак? Это кажется жестоким.

– Я не знаю, что такое жестокость, – ответил он.

– Но ты их убиваешь? – спросила Анна. – Они убивают добычу?

Ей это представлялось жестоким. Мальчишке, впрочем, свет доставлял наслаждение, свет и погоня: ничто не сравнится со зрелищем собаки, летящей вниз по склону в свете лампы.

– Это самое восхитительное зрелище на свете! – сказал он.

Его даже не особо заботило, поймают ли собаки кого-нибудь. Кролик, опережая собак на ярд-другой, сохраняет шансы на спасение.

– Не успеешь оглянуться, а они уже прыг – и за живую изгородь. – Он мог бы ей показать. – Я видео этих собак записал, прежде чем они умерли. – Он широким жестом указал в сторону Уиндлсхэма. – Я их там храню.

Он хранил видео псовых охот там, по ту сторону Эмпни, в хибаре, где жил. Это недалеко.

– Я могу показать тебе! – предложил он.

Обоих это удивило. Они уставились друг на друга, озадаченные таким неожиданным контактом. Парень отвел глаза.

– Если хочешь, – добавил он изменившимся голосом.

Половина шестого: через час в «Де Спенсер Армс» снова дым будет стоять коромыслом. В саду на задах ресторана, окруженном покосившимся заборчиком, яблоку негде будет упасть в теплой тьме. Люди, толкаясь плечо в плечо, будут нервно смеяться и нарциссически галдеть. Ко времени закрытия Даунс темной громадой заступит звезды. Холмы поглотят все звуки без эхо. Анна подняла стакан и исследовала взглядом дюймовый слой пива на донышке.

– Хорошо, – сказала она.

Хибара представляла собой длинный одноэтажный деревянный домик, где в свое время обитали холостые молодые псари местного землевладельца (в дни славы своей псовая охота называлась просто «Эмпни»). Он стоял посреди поля в окружении заросшего сорняками дворика, выложенного брусчаткой, и нескольких рядов кирпичей вместо забора. В жаркий день там было непритворно холодно, а голые цементные полы блестели, как полированные, от десятилетий службы. В одном конце домика нашлась кухня, а в другом – кладовка, забитая старыми ржавыми раскладушками и пластиковыми пакетами из супермаркета с собачьим кормом. Между ними пролегал освещенный только двадцативаттной лампочкой узкий коридорчик без окон с пятью-шестью комнатами. Парень весь свой нехитрый скарб держал на кухне, в относительно теплом месте. На двух полках еда: воздушная кукуруза, консервные банки с бобами и жестянки восьмипроцентного лагера. У стены в углу – раздвижная кровать.

– Мне много не надо, – сказал парень. – Мне никогда не было нужно много вещей.

Парафиновый нагреватель, но чайника нет. Чай мальчишка заваривал еле теплой водой из древней микроволновки «Креда», присобаченной к стене над раковиной. За жилье платил «тем, внизу в полях», которым хибара досталась по безналичному обмену непонятным мальчишке образом, и время от времени «те, внизу», на уик-энд затаскивали в одну из дальних комнат раскладушку.

– Тут достаточно дешевое жильишко, – сказал он.

Единственным современным предметом обстановки на кухне мог считаться отреставрированный лэптоп начала 2000-х, подключенный к проводам бывшей потолочной люстры через порыжевший от времени стабилизатор.

– Она вся здесь, – заметил мальчишка с намеком на ленивую иронию. – Моя жизнь.

Машинкой он гордился не меньше, чем выложенными на YouTube видеороликами. Снятые трясущимся камкордером, при скверном освещении, они даже не казались жестокими – лишь трудноинтерпретируемыми. Дерганые эллипсы и полоски беловатого света появлялись и так же внезапно исчезали в черном прямоугольнике. Выхватывали живую изгородь, длинную полосу некошеной травы на поле, странно покосившиеся ворота с навесной цепью. Что-то зигзагом пересекало поле света и снова уносилось во мрак. Еще что-то петляло и петляло, пока не исчезало за живой изгородью. В конце каждого клипа присутствовал сам мальчишка, с ангельской улыбкой глядел на зрителей, держа за уши мертвых кроликов. Однажды собаки загнали крупного оленя, который лишь посмотрел на них, после чего медленно развернулся и ушел из кадра. Некоторые видео были снабжены современной пасторальной музыкой вместо аккомпанемента, на другие накладывался дэт-метал тридцатилетней давности. Просмотр возбуждал мальчишку, как мимолетный запах дичи – его собак. Он сел на койке рядом с Анной. Больше сесть было негде. Она чувствовала, как он нервно дрожит.

– А ты что думаешь? – спрашивал он ее. – А ты что об этом думаешь!?

Анна, преодолев отвращение, стала скучать. Она обрадовалась, когда парень выключил компьютер и с озорной, но в то же время робкой усмешкой завалил ее на койку.

– Дай я с тебя джинсы сниму, – сказала она со смехом. – Их бы простирнуть неплохо.

И потом:

– Ты мне малость больно делаешь.

Он продолжал, словно не слыша, и вскоре она позабыла об этом, как забываешь о скрипе и скрежете пружин кровати или шагах других постояльцев по гостиничному коридору за дверью. Секс сам по себе стал отдушиной. Он был не Тим Уотермен, но и не Майкл Кэрни, и у него быстро встало снова, как у всех парней.

Анна забылась сном. Проснувшись, обнаружила, что в хибаре холодно, а парень стоит нагой у окна, глядя через поля на поселок. Свет за окном угасал. Клочья тумана уже наползали с реки. Она увидела, что с него пока достаточно. Спина оказалась неожиданно белая и худая, уязвимая, словно бы подсвеченная изнутри. Анна минуту-другую наблюдала за ним, потом собрала одежду и стала одеваться. Подумав, что возможность удобная, сказала: