Это незнание римлянами истинных намерений и целей морского похода вандальского царя увеличивало страх, охвативший «потомков Энея и Ромула». Для репутации, которой пользовался Гейзерих уже тогда, характерно, что в Италии была объявлена, так сказать, всеобщая мобилизация, в то время как на Босфоре Фракийском стали спешно укреплять фортификационные сооружения. Италийскими ополченцами, в отсутствие военного магистра Западной Римской империи Флавия Аэция, сражавшегося в Галлии с гуннско-германской армией вторжения царя Аттилы, командовал презентальный военный магистр Сигисвульт. Судя по имени, Сигисвульт был тоже германцем (никого другого римляне, естественно, и не подумали бы противопоставить Гезериху). Он приказал восстановить обветшавшие укрепления Рима. Однако пока что у Гизериха были другие цели. Он высадился в сицилийском порту Лилибее (современной Марсале), разграбил Сицилию и осадил столицу острова Панорм (сегодняшний Палермо).

Тогда восточноримский император, располагавший флотом (состоявшим, правда, в основном из транспортных судов), вспомнив наконец об общеримской солидарности, направил на Сицилию сильный экспедиционный корпус, командовать которым назначил, однако, не менее пяти полководцев (несомненно, опасаясь концентрации в руках одного или даже двух командиров слишком многочисленного воинского контингента, чья мощь могла, не дай Бог, побудить этого одного или этих двоих к попытке узурпации императорской власти). Хотя, по меньшей мере, два из этих пяти римских полководцев, а именно — Герман и Аринфей Младший, были германцами (т. е., казалось бы — «бойцами по жизни»), им не удалось добиться никаких успехов в борьбе с Гейзерихом. Они не смогли даже помешать опытным в деле грабежа провиантским командам и фуражирам «Зинзириха-риги». Главный из пяти восточноримских военачальников — магистр милитум и консуляр Ареовинд, удостоенный за десять лет до начала Сицилийской кампании звания консула, был истинным «кунктатором» («медлителем») преклонных лет, неторопливо маневрировавшим на Сицилии до тех пор, пока не грянул гром, в форме вторжения в восточноримскую Фракию гуннов, подступивших к самому Константинополю. Перед лицом грозящей столице римского Востока катастрофы так и не добившиеся на Сицилии успеха «ромейские» войска были спешно отозваны на Босфор для защиты Нового Рима («Царственного града», или же — Царьграда, говоря по-русски).

С учетом столь явно скоординированных военных действий гуннов и вандалов против римского Востока (которые, с учетом их размаха, требовали своевременной тщательной спланированной подготовки), в обеих половинах Римской «мировой» державы, разумеется, распространились слухи об «Антанте», сиречь «сердечном согласии» между двумя могущественнейшими разбойниками той поры — Гейзерихом и Аттилой. Хотя на тот момент ни первый, ни второй, еще не показали все, на что были способны, не раскрыли, так сказать, весь свой потенциал, время показало, что интуиция двух римских императоров и их военачальников не подвела «ромеев». Аттила избавился от своего брата-соправителя Бледы, или Влиды (хотя не все античные авторы прямо объявляют гуннского братоубийцей). А Гейзерих, по возвращении своей «грабь-армии» с Сицилии, молниеносно подавил два крупных заговора, учинив кровавую расправу над их участниками. Первый заговор замыслило его собственное окружение. Возможно, раздосадованное тем, что взятая на Сицилии добыча была распределена не старым, дедовским и прадедовским способом, принятым в пору скитания вандалов по Европе, а досталась главным образом ставшему, в полном блеске своего могущества, слишком высокомерным Гейзериху. Так объяснял причины заговора, например, Прокопий Кесарийский. Другой же заговор созрел среди римских аристократов Карфагена. Он, впрочем, оказался менее хорошо подготовлен и потому менее опасен. Подавить его стоило гораздо меньшего труда.

Хотя трудно поверить, что такой «тертый калач», «стреляный воробей», как Гейзерих, достигший уже пятидесятилетнего возраста, ни с того ни с сего стал вдруг «высокомерным», внутриполитический кризис был, несомненно, серьезным.

При его подавлении пролилось не меньше вандальской крови, чем на войне с внешним врагом…

Вполне можно представить себе, что именно при подавлении вандальского заговора погибла вдова Гундериха со своими детьми. Ибо нам точно не известно, когда именно это случилось. Известно лишь о ее утоплении в нумидийской реке Ампсаге (чаще всего смертная казнь над женщинами в зоне действия не только вандальского, но и вообще германского права осуществлялась именно в форме утопления, хотя наиболее знатных преступниц разрывали или волочили до смерти дикими конями — как, например, предавшую готского царя Германариха знатную росомонку Свенильду-Сунильду или франкскую царицу Брунгильду-Бругнегот, убившую десять членов царской семьи). Правда, от Карфагена до Нумидии нужно было скакать несколько дней. Но, возможно, группа заговорщиков, включая вдову и детей Гунериха, пыталась спастись бегством, была схвачена погоней, высланной ей вслед «Зинзирихом-ригой», и казнена под горячую руку, без особых церемоний.

Следующим шагом к укреплению внутриполитического положения вандало-аланского царства был мирный договор, к заключению которого Гейзерих вынудил западноримского императора Валентини-ана III. По этому договору Рим признал Гейзериха самостоятельным правителем, продолжавшим считаться римским «федератом» лишь в западной части своих африканских владений (двух Мавретаний и западной Нумидии со стойкой Циртой). Карфаген же, с окружающими его стратегически важными богатыми провинциями, считались отныне совершенно независимым, самостоятельным вандальским царством. Подобного успеха еще не добивался в борьбе ни с одним римским императором ни один варварский правитель. Даже вестгот Аларих и гунн Аттила (а впоследствии остгот Теодорих и франк Хлодвиг) получили от римлян знаки отличия и звания римских полководцев, признав тем самым над собой верховное главенство римских императоров (став их вассалами, если использовать терминологию уже неумолимо надвигавшегося на античный мир Средневековья). Гейзерих же никогда не гнался за такими почестями. Его хладнокровие, практический ум и здравое самоощущение наглядно проявились в мирном договоре с Валентинианом III, направленном лишь на получение реальной выгоды. Не испытывая никаких комплексов неполноценности ни перед Ветхим, ни перед Новым Римом, Гейзерих не позволил купить себя задешево, обольстить себя дешевыми лаврами из увядающего триумфального венка «потомков Цезаря и Константина».

Именно в духе проводимой им решительной реальной политики Гейзерих в общем и целом хранил верность этому мирному договору. Правда, Гидатий-Идаций сообщает в своей «Хронике» под 445 г. о молниеносном нападении на побережье Галлии, при котором было угнано в неволю множество галльских семей. Но, даже если нападающие были вандалами (в чем многие сомневаются), этот отдельно взятый «викинг» (одно из значений данного слова — «морской набег») был явно исключением, лишь подтверждающим правило. В 446 г. через военного магистра Западного Рима Флавия Аэция, весьма ценившего царя вандалов Гейзериха, даже велись переговоры о заключении брачного союза между семейством «Зинзириха-риги» и западноримским императорским домом. Впрочем, никаких подробностей об этих матримониальных планах автору этой книги не известно, хотя намек на их существование содержится в хвалебном стихотворении (панегирике) Аэцию латинского поэта (из германцев) Меробавда, дослужившегося со временем до римского сенатора, патриция и даже военного магистра римских войск в Испании.