Пользуясь паузой, жадно потянулись к кружкам и остальные. Тейлор дождался, пока закончится движение кадыков под задранными бородами.

— Уточняю вопрос: кто хотя бы приблизительно представляет себе, как нам подступиться к этой проблеме? Председателю комитета есть что сказать?

— Разумеется, у нас есть кое-какие наработки… — Председатель комитета Жерар-Ги Лепелье со станции Дюмон-Дюрвиль нахохлился и сразу стал похож на несчастную ворону под ледяным дождем — голова втянута в плечи, шевелюра встопорщена, длинный влажный нос уныло повис. — Прошу, однако, учесть, что мы тоже не политики, а большей частью ученые и изредка администраторы…

— Короче, если можно, — нетерпеливо подбодрил Тейлор.

Несчастная ворона вздернула клюв:

— Если короче, то вот. Первое: мы должны всеми силами стремиться к вступлению в международные организации, прежде всего в ООН. Второе, без чего не будет первого: мы должны быть официально признаны хотя бы одним государством, а лучше несколькими. Пока, однако, ни одно правительство не выказало желания признать Свободную Антарктиду. Отсюда следует третье: для начала нам следует самим инициировать… ну скажем, международную конференцию по Антарктиде с участием всех заинтересованных сторон — и уже на ней выходить на прямые контакты с околоправительственными кругами тех стран… скажу прямо: тех стран, которых мы боимся. А также, разумеется, тех стран, от которых мы можем ждать помощи…

Простуженно шмыгнув вороньим клювом, Лепелье забормотал извинения и вынул носовой платок. Все терпеливо ждали, пока он отсморкается.

— Прошу прощения… Теперь четвертое и главное: ни у кого из нас нет связей… э-э… в достаточно высоких политических кругах, способных организовать такого рода конференцию. Мы провели опрос делегатов Конгресса и персонала станции Амундсен-Скотт. Пусто. Завтра мы пошлем запросы на все антарктические станции, присоединившиеся к Свободной Антарктиде. Если и эта, прямо скажем, отчаянная мера не принесет успеха, то я уже не знаю… — Лепелье снова шмыгнул и с ожесточением зарылся в носовой платок. — Тогда — тупик. Тогда нам останется только ждать, что к нам рано или поздно проявят интерес извне… э-э… я имею в виду благожелательный интерес. Ну и, конечно, всегда остается надежда на счастливый случай…

— А пока мы будем ждать, нас десять раз сожрут с потрохами, — бессердечно добавил Ломаев, и Лепелье скорбно кивнул, соглашаясь.

Тейлор позвенел вилкой о графин.

— Это все? Немного…

— Мы прорабатываем возможность выхода на правозащитные организации, — подал голос Ежи Ставский. — Начнем с польских, это более или менее реально, у меня во Вроцлаве зять-правозащитник, затем выйдем на международные…

— О'кей. Еще что?

— «Ученые без границ» хотят наладить контакт, — низким басом сказал норвежец Стенборк. — Сегодня они прислали предложение Конгрессу о сотрудничестве. Какое-никакое, а признание…

— В гробу эти, которые без границ, видели независимость Антарктиды, — буркнул Ломаев.

— Возможно. Но организовать с их помощью конференцию мы можем, нет?

— Ага, в лучшем случае месяца через три, когда Антарктиду уже поделят! Оно им надо, чтобы было поскорее? Это нам надо!

И вновь вилка пришла в соприкосновение с графином. Вслед за тем Тейлор занес что-то в электронный блокнот.

— Хорошо. Похоже, нам остается действовать одновременно в разных направлениях, надеясь на удачу хотя бы в одном. «Ученые без границ», правозащитники, что еще?..

— Феминистки, может быть? — высказал предположение бразилец Феррейра. — Не надо так морщиться. Почему бы нет? Нас ведь интересуют организации, имеющие влияние в мире, а вовсе не их идеологическая база. Ну вот я и подумал… На станции Мак-Мёрдо есть женщины, а просто женщина, я так думаю, в Антарктиду не полезет, так что у кого-нибудь из них наверняка есть выход на их руководство. И если мы, так сказать, на взаимовыгодной основе заинтересуем их…

Тейлор заметно покривился, но кивнул:

— Итак, «ученые без границ», правозащитники, феминистки… это все?

— Шимашевич, — без обиняков сказал Ломаев, переждав мертвую паузу. Как гвоздь вбил.

Тейлор наморщил лоб:

— Дэннис Шимашевич? Устроитель парусной регаты, которая уперлась в Антарктиду, не так ли? Кажется, он бизнесмен?

— Он бизнесмен и антаркт. Кстати, многие участники регаты тоже антаркты, но не о них речь. Для нас важно, что Шимашевич — наш. Во всяком случае, пока это ему выгодно. И бизнесмен он… необычный.

— Имеет связи? — поднял брови Тейлор.

— Не то слово.

— И согласится их использовать?

— Только предложи.

Теперь все смотрели на Ломаева с зыбкой надеждой продувшегося в пух и прах игрока, неожиданно обнаружившего у себя за подкладкой неучтенный золотой. Во взгляде Тейлора читалось: «И ты столько времени молчал?!» Лепелье укоризненно качал головой и трубно сморкался.

— Шимашевич сделает, — подтвердил Ломаев.

Бриккендроп — «метатель кирпичей» — так некогда прозвали европейские дипломаты Иоахима Риббентропа, намекая на его манеру действовать грубо, прямолинейно, но веско. Ломаев не знал об этом и наверняка обиделся бы, если бы его сравнили с гитлеровским министром-висельником. Но сейчас он поступил в точности как Бриккендроп. Метнул кирпич на стол. С грохотом.

Ему очень не хотелось это делать. Изнывая на ночных заседаниях комитета по внешней политике, он страстно желал одного: чтобы кто-нибудь придумал иной выход. И без того Шимашевич среди прочих антарктов — ферзь в окружении пешек. А кто он такой для Антарктиды? И что для него Антарктида? Влюблен ли он в нее хотя бы на четверть так, как зимовщики? Хотя бы на десять процентов? На один?

Ломаев сам себе ответил: вопрос поставлен неправильно. Если речь идет о Шимашевиче, то она не идет о любви к пингвинам и льдам. Тут другое. И если вообще уместна аналогия с любовью, то любить внезапно обретенное новое отечество Денис Шимашевич станет не как суровую мать, а как покорную наложницу, купленную рабыню, по отношению к которой все позволено. Поэтому предложи ему купить Антарктиду с потрохами — купит и за ценой не постоит. Сам навяжется в покупатели. Использует ради Антарктиды и деньги, и связи, и влияние. Понятно, с условием: положи наложницу ему в постель.

Вот почему Ломаев так мечтал о том, чтобы нашелся альтернативный вариант. Тщетно. Члены комитета больше мычали на еженощных заседаниях, изображая непосильную работу мысли, или просто толкли воду в ступе. Японский и китайский коллеги вообще взяли привычку отмалчиваться и лишь дежурно улыбались, не сказав за все время и пяти фраз. Не получилось мозгового штурма, не посетило никого гениальное озарение. Без пользы уходило бесценное время. Пришлось сдаться: неслышно выматериться, швырнуть под ноги воображаемую шапку, плюнуть и метнуть на стол кирпич.

«Вы этого хотели? Нате, подавитесь!»