Ветер, полный запахами дальних мест. Надежд. Моря. Я совершенно уверена, что почувствовала запах моря. Спросила (потом, когда вернулись, ведь в саду рот у меня был заклеен): «Море близко?» Он ответил: «В десяти милях отсюда». — «Рядом с Луисом?» — «Не могу вам сказать».

Словно ему кто-то другой строго-настрого запретил говорить. (Я часто ощущаю это, общаясь с ним: жалкий, маленький, съежившийся от страха уродец — его добродушие — раболепно подчиняется могущественному великану подлости и зла.) А в доме… Разве можно сравнивать… мы снова говорили о его семье. Я здорово много выпила. Специально (иногда) пью, чтобы заставить его напиться и утратить бдительность, но до сих пор он ни разу даже не пригубил. А говорит, что вовсе не такой уж трезвенник. Так что и это — воздержание тюремщика. Не поддается соблазнам.

* * *

М. Расскажите еще что-нибудь о себе.

К. Да нечего больше рассказывать. Такого, что вам интересно.

М. Это не ответ.

К. Никакого значения все это для вас не может играть.

М. Не может иметь.

К. Раньше все говорили, что я правильно говорю, грамотно. Пока не встретился с вами.

М. Не обижайтесь.

К. Вы-то, видно, всегда отличницей были.

М. Да.

К. А у меня четверки были по биологии и математике.

М. (я в это время считала петли — джемпер — из очень дорогой французской шерсти). Молодец… семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…

К. И еще я приз получил на конкурсе увлечений.

М. Умница. Расскажите еще о своем отце.

К. Рассказывал уже. Он был представителем фирмы. Писчебумажные и галантерейные товары.

М. Коммивояжер.

К. Теперь их называют представителями.

М. Он погиб в автокатастрофе как раз перед войной. А ваша мать сбежала с каким-то мужчиной.

К. Она была ничтожеством. Вроде меня. (Я посмотрела на него холодно-прехолодно. Слава Богу, чувство юмора у него просыпается весьма редко.) М. И тетушка взяла вас к себе.

К. Да.

М. Как миссис Джо и Пип.

К. Кто?

М. Не важно.

К. Она хорошая женщина. Если бы не она, быть бы мне в сиротском доме.

М. А ваша двоюродная сестра? Мейбл? Вы ничего о ней не рассказывали.

К. Она старше меня. Ей тридцать. Еще у нее брат есть, старший. Он после войны уехал в Австралию, к дяде Стиву. Дядя — настоящий австралиец. Целую вечность там прожил. Я и не видал его никогда.

М. А еще родные у вас есть?

К. Родственники дядюшки Дика. Только они с тетушкой Энни не больно ладили.

М. А как выглядит Мейбл? Вы мне не рассказывали.

К. Она калека. Припадочная. Здорово умная. И всюду свой нос сует, вечно ей все про всех знать надо.

М. Она что, совсем не может ходить?

К. Только по дому. Мы вывозили ее в специальном кресле.

М. Кажется, я ее видела.

К. Вы очень наблюдательная.

М. Разве вам ее не жалко?

К. Ну, получается, вроде бы ты обязан ее все время жалеть. Это тетушка Энни виновата.

М. Как это?

К. Она вроде так как-то делает, что все вокруг тоже кажутся ненормальными. Не могу толком объяснить. Вроде как никто вокруг не имеет права быть нормальным. Я не хочу сказать, что она все время жалуется. Она просто смотрит. И надо всегда быть начеку. Ну вот, к примеру, скажешь вечером, ни о чем таком вовсе не думая: «Сегодня утром чуть на автобус не опоздал, пришлось мчаться со всех ног». И тут уж тетушка шанса не упустит, наверняка скажет: «Ну и радуйся, что у тебя-то ноги есть». А Мейбл промолчит, но так взглянет, сам не рад будешь, что рот раскрыл.

М. Свинство какое.

К. Над каждым словом более тщательнее приходилось думать.

М. Более тщательно.

К. Ну да, я так и хотел сказать.

М. Почему же вы не ушли от них? Не сняли себе комнату?

К. Подумывал об этом.

М. Потому что тогда эти две женщины остались бы совершенно одни. Вы поступили как настоящий джентльмен.

К. Да куда там. Скорей уж, как настоящий лопух. (Эти его жалкие попытки казаться циничным!)

М. А теперь они обе досаждают родным в Австралии.

К. Похоже на то.

М. Пишут вам письма?

К. Да. Только не Мейбл.

М. Вы мне не почитаете какое-нибудь?

К. А зачем?

М. Мне было бы интересно.

К. (тяжкая внутренняя борьба). Как раз сегодня утром получил. Кажется, оно у меня с собой. (Споры, споры, уговоры, но в конце концов письмо извлечено на свет Божий.) Они же глупые, необразованные.

М. Да какое это имеет значение! Прочтите вслух. Все целиком.

* * *

Он сидел у двери, а я вязала, вязала, вязала… не помню слово в слово, но письмо звучало примерно так:

«Дорогой Фред. (Она так меня называет, ей не нравится имя Фердинанд, — а сам весь красный от смущения.) Рада была получить от тебя ответ, и как в последнем писала, это твои деньги, Бог был к тебе так милостив, не оскорби Его, употребив во зло, помни про Мне отмщение, и зря ты сделал такой шаг, дядя Стив говорит, недвижимость дело хлопотное, затраты не окупаются, не стоит того. Ты, видно, нарочно не отвечаешь на мои вопросы, кто приходит прибирать, может, какая женщина согласилась. Я мужчин хорошо знаю, и не зря говорят — чистота залог здоровья и Богу угодна. Фред, я знаю, у меня прав таких нету и ты был очень к нам щедрый, только дядя Стив и мальчики, и Герти тоже, в толк не возьмут, чего ты с нами не поехал, Герта даже сказала, как раз нынче утром, тебе стыдно должно быть, что ты не с нами, твое место здесь, в семье, только не думай, что я тебе не благодарная. Уповаю на Бога, что простит мне излишества, только все было очень необыкновенно, а Мейбл ты бы и не узнал, она загорела на здешнем солнце, и тут очень мило и прилично, если бы не пыль. Все тут очень быстро пачкается, и живут они все совсем не так, как мы жили дома, в Англии, и по-английски говорят как все равно американцы какие, даже дядя Стив. Так что мне не жаль было бы вернуться домой в Блэкстоун, сырость и пыль очень действуют на нервы, и еще надеюсь, ты сделал, как я велела, проветрил комнаты, и белье просушил, как я учила, и пригласил хорошую уборщицу это все сделать, как я говорила, а ты обещал. Надеюсь на тебя.