Это растение не погибнет.

Ни один паразит никогда не повредит это растение.

Растение не погибнет.

Экстремальные температуры на него не влияют. Заморозь его, и оно оттает. Сожги, и оно восстанет из пепла.

Растение не умрет.

Сколько ни пытайся, сколько экспериментов ни проводи на нем в стерильной, ослепительно белой среде лабораторий… растение отказывается умирать. Нет, ты не приказывала его уничтожить, просто в ходе отбора проб исследователи сообщают тебе, что… это растение просто отказывается умирать. Хоть режь его… можно изрубить хоть на полсотни крохотных кусочков, а потом поместить их в мерную чашку, да еще сдобрить ими бифштекс вместо приправы… ни один из этих жалких кусочков не погибнет. Теоретически оно будет расти внутри тебя и рано или поздно прорвется наружу в поисках солнечного света.

Наконец ты сдаешься и отправляешь эти образцы в Центр. Отмахиваешься от этой проблемы, как от назойливой мухи в надежде, что тамошние эксперты смогут раскрыть тайну этого простого растения, ничем не отличающегося от любых других многолетников, произрастающих в умеренном климате. Еще несколько образцов отправляются в секретную штаб-квартиру Лаури и, вполне возможно, так и останутся навеки рядом с клетками в бункере для экспериментов, и ни об одном из сделанных там открытий ты никогда не узнаешь. И все это в самый разгар лихорадочной резки и шинкования других образчиков в лаборатории – просто чтобы убедиться, что никакой эффект домино здесь не прослеживается, что не упустили нечто важное. Нет, ничего не упустили.

– Не думаю, что мы видим перед собой растение, – замечает Уитби на одном из наших совещаний, словно запускает пробный шар, рискуя испортить свои новые отношения с научным подразделением, в котором укрылся, будто в убежище.

– Тогда почему мы видим именно растение, Уитби? – с трудом подавляя охватившее его и всех остальных раздражение, спрашивает Чейни. – Почему мы видим растение, которое выглядит как растение, которое притворяется растением? Ведет себя, как и подобает растению, ведет процесс фотосинтеза, корнями вытягивает влагу из земли? Почему? Это ведь не сложный вопрос, верно? Или все-таки сложный? Может и так, да, вопрос сложный. Не знаю, все это выше моего понимания. Но в таком случае у нас возникает проблема, вам не кажется? Придется заново идентифицировать все, что нас окружает, все вещи, о которых мы думали, что они и есть то, на что они похожи, а на самом-то деле они являются чем-то совершенно иным. Только подумайте обо всех этих долбаных вещах, которые нам придется переопределять, если ты прав, Уитби. И начать придется с тебя! – Чейни даже покраснел. Весь так и кипел от ярости, и изливал свой гнев на Уитби, словно тот являлся сосредоточием всего плохого, всех несчастий, что преследовали его, Чейни, с момента появления на свет. – Потому что, – тут Чейни понизил голос и продолжил, – если это сложный вопрос, разве нам не придется заново определить все по-настоящему сложные вопросы?

Позже Уитби начнет пичкать вас информацией о том, как квантовая механика влияет на фотосинтез, о том, что «антенна принимает свет, но антенну можно и взломать», о том, как «один организм может выглядывать из другого организма, но вовсе не жить в нем», о том, как растения «говорят» друг с другом, о том, как происходит коммуникация на химическом уровне и путем процессов, настолько неочевидных для человеческого существа, что, если они вдруг станут видны, «это нанесет непоправимый удар по всей системе».

По Южному пределу? По всему человечеству?

Но тут Уитби вдруг резко замолкает. И переходит на другую тему. Как-то слишком резко.

Куда как меньше тебя занимает мобильник, который ты оставила специалистам в техническом отделе, тем, у кого есть допуск к секретным разработкам. Но эти ребята с работой не справились – телефон их удивил, даже напугал. Ничто не указывало на какие-то неисправности аппарата. Он должен работать. Но не работает. По нему должно быть возможно узнать, кому же он принадлежал. Не получается.

– Словно сделан не из тех деталей, из которых их обычно делают. А выглядит в точности так же – как самый обычный мобильный телефон. Правда, совсем старенький.

Самый настоящий ветеран среди мобильников, поцарапанный, в шрамах, изношенный. Иногда и ты чувствуешь себя такой же.

И ты предлагаешь его Лаури в очередном телефонном разговоре, точно жертвуешь пешкой. Передашь Лаури этот эксклюзив, путь понервничает, повозится с ним, как пес с новой косточкой, так что старая кость может и передохнуть. Но он не хочет принимать этот дар, настаивает, чтоб ты оставила его себе, и голос звучит как-то натянуто.

Пронес ли эту вещь кто-то из участников экспедиции тайком или прихватил случайно? Возможно, кто-то из недавней экспедиции решил, что предмет этот достаточно стар и ничем не нарушит покой Зоны Икс? В периоды, предшествующие вторжению Лаури, когда твое руководство и техника носили примитивный характер и никем не проверялись.

Вспомнились самые ранние фотографии и видеозаписи – Лаури и остальные в костюмах, больше похожих на глубоководные скафандры, пересекают границу, еще не понимая, что это необязательно. Потом – возвращение Лаури. Он дезориентирован, лопочет что-то на видеопленке, слова, от которых позже отречется, что никто и ничто не вернется из-за границы, никто и ничто, потому что они ждут призраков, мертвецов, что никого давным-давно нет в живых и Зона Икс – их кладбище, их некрополь.

– Но что заставило Зону Икс выплюнуть все это обратно? – спрашиваешь ты Грейс, сидя в тишине и покое на крыше Южного предела.

– Почему именно Уитби нашел все это?

– Хороший вопрос. – Подарок Мертвого Уитби.

– Почему эти штуковины допустили, чтоб их обнаружили?

Вот это вопрос не в бровь, а в глаз. Иногда тебе хочется рассказать Грейс… всё. В другие дни ты хочешь защитить ее от информации, которая все равно не имеет никакого отношения к ее работе, ее жизни. Рассказать о появлении Мертвого Уитби и Саула – это все равно что сказать ей, что твое имя на самом деле не твое. Что все мелкие детали твоей биографии – ложь.

И вдруг – как гром среди ясного неба – звонок от Лаури, которого ты так боялась. Как раз в тот момент, когда ты рассматриваешь этот инкриминирующий снимок на стене: ты, маленькая девочка на камнях, рот открыт, кричишь до того или после, когда снимок уже был сделан. «Я монстр! Я монстр!»

– Очередная, одиннадцатая экспедиция готова выступить.

– Уже.

– Еще три месяца. Мы почти у цели.

Ты молчишь, но тебе страшно хочется сказать: «Сейчас пора бы перестать вмешиваться, а не усугублять положение». Прекратить эту хаотичную деятельность. Но Лаури хочет контролировать все, особенно то, что не поддается контролю.

– Слишком поспешно, – говоришь ты. Слишком скоро. Ничего не изменилось. За тем исключением, что ты вмешалась, перешла границу и принесла оттуда два объекта, не поддающиеся никакому разумному объяснению.