– Вот, – торжествующе объявил Виктор Сергеевич, словно прочитав ее мысли. – А могло бы быть при определенных условиях больше в четыре-пять раз.

Карий взгляд Виктора Сергеевича стал сладким, как капуччино. Катя совсем опустила голову. Виктор Сергеевич разочарованно вздохнул, подцепил овсяное печенье, забрал свою чашку с кофе и уже другим, деловым тоном сказал:

– Сейчас придет Ник Пламенский, композитор. Он будет писать музыку для нашего рекламного ролика. Пусть сразу заходит ко мне.

– Да не возьму я никаких денег, – возмущалась Орыся, отбиваясь от рулончика пятидесятитысячных купюр. – И не приставай! Ничего ты мне не должна!

– Орыся, но как же так! Ведь я у тебя занимала! – обижалась Катя.

– Потому что мы с тобой находимся в разных весовых категориях. То есть на разных ступенях материального благополучия. Для тебя эти деньги – двадцать процентов зарплаты, а в моей жизни они ничего не изменят. Если бы я оказалась в этом огромном враждебном городе одна, без родных, друзей, без поддержки, а ты жила бы на всем готовом, неужели бы ты не помогла мне?

– Я бы помогла тебе, даже если бы и не жила на всем готовом, – честно призналась Катя.

– Вот видишь! И нечего больше спорить.

Прекращению дебатов способствовало появление в кабинете нового лица. Девочки замерли.

Это был высокий парень в элегантном темно-зеленом пальто. На длинных черных волосах таяли снежинки. Взгляд и близко не напоминал ту приторную жижу расплавленного молочного шоколада, которая плескалась в глазах Виктора Терентьева. Глаза парня были холодны и равнодушны.

Катя преодолела замешательство и ринулась навстречу гостю.

– Вы Ник Пламенский?

Парень наклонил голову на треть миллиметра, не спуская с Катерины высокомерного гипнотизирующего взгляда.

– Раздевайтесь, пожалуйста! Вас ждут.

Под темно-зеленым пальто оказался элегантный и дорогой костюм. Начищенные черные туфли из отличной кожи сияли.

– Черный принц, – сказала Катерина, когда дверь за мужчиной закрылась.

– Айрис Мердок, – поддержала ее Орыся.

– Ник Пламенский, – поправила Катюша. – Его зовут Ник Пламенский, он композитор.

– Айрис Мердок, – упрямо повторила Орыся. – У нее есть произведение «Черный принц». Действительно принц и действительно черный.

Подруги переглянулись, набрали в грудь воздуха…

– Губы, какие губы – упрямые, влекущие, наверное, сладкие…

– А волосы! Водопад! Блестят, как черная икра.

– И длинные, почти до середины спины.

– Бесподобные глаза! Продолговатые, карие. Клеопатра!

– Интересно, сколько ему лет? Тридцать?

– Наверное, около. Или двадцать шесть – двадцать семь.

– О-о!

Два сердца взволнованно прыгали, их стук сливался в барабанную дробь. Это волнение было знакомо Катерине. Точно такие же чувства она когда-то испытывала, услышав шаги Олега Кирилловича, поднимающегося на второй этаж, где она, скромная домработница, пылесосила ковер. В Орысиной жизни такие моменты становились все более и более редкими. Она уже познала убедительное количество мужчин, и надо было быть Черным принцем, чтобы заставить ее сердце стучать в такт с сердцем неопытной Катерины.

На столе замигала лампочка вызова. Раздался голос Виктора Сергеевича:

– Катенька, пожалуйста, один кофе. Без сахара, без сливок, без лимона.

Катя рванулась к аппарату.

– Катюша, не теряйся, – подбодрила ее Орыся. – Вылей на него кофе. Это станет блестящим поводом для знакомства.

* * *

Виктор Сергеевич привычно обнял Катерину взглядом, но гость даже не оторвался от бумаг, которые изучал. Он только кивнул Катерине, когда она поставила перед ним чашку. Пальцы дрожали от волнения, горячая жидкость едва не выплеснулась на блюдце. Катя неровной походкой направилась к двери, чувствуя на себе теплый, дружеский взгляд шефа.

Орыся в приемной терпеливо дожидалась второго появления Ника Пламенского.

– Ну как он?

– Даже не посмотрел, – разочарованно пожаловалась Катя. – Что со мною? Так волнуюсь! Совсем недавно плакала из-за Олега, а теперь сердце колотится как ненормальное.

– А, – махнула рукой Орыся, – все женщины такие. На горизонте сверкнул доспехами новый всадник, и снова заиграла в жилах кровь. Интересно, он женат? Кольца нет. Хорошо было б, если бы тебе удалось с ним подружиться. Мы бы вчетвером скитались по ресторанам, это очень весело. Потом бы ты мне его уступила. Как подруга подруге. На время командировки Леонида.

– Что ты говоришь?

– Вот где мои любимые крысенки! – В кабинет шумно ввалился Леня. – Орыська, Кира Васильевна добровольно распяла себя на двери твоей комнатушки. Не издевайся так над женщиной, хоть эпизодически появляйся на своем рабочем месте.

– Леня, какого мы мальчика сейчас видели! Сплошной «Милки вэй», ложись и умирай! Кудри черные как смоль, каскадом до земли, ореховые глаза, а губы, губы! Я представила себе поцелуй этих губ под своей левой лопаткой и едва не лишилась чувств!

– Хм… – вмиг стал серьезным Леонид. – Кто такой? Кстати, основное достоинство мужчины при первом знакомстве выявить невозможно. Я имею в виду, например, смелость, или преданность, или честность…

– Совсем не это ты имеешь в виду. Но думаю, и с этим достоинством, неразличимым в одежде, все в порядке.

Тут дверь президентского кабинета распахнулась, и появился Ник Пламенский. В ту же секунду Леонид оставил талию Орыси и переместился на грудь композитора.

– Николаша! – воскликнул он. – Ты в Москве! Николаша застыл. Его лицо не выражало никакой радости по поводу встречи с другом.

– Девочки, позвольте вам представить! – Леонид по-хозяйски развернул индифферентного музыканта в сторону девушек. – Николай, пианист-виртуоз, мой старинный друг. Прошу любить и жаловать. Это Орыся, моя девушка, это Катерина, не моя девушка – этот факт я горячо оплакиваю ночами, вонзая коренные зубы в подушку.

– Негодяй! – прошипела Леониду Орыся, одаривая композитора ослепительной улыбкой.

Николай кивнул, щелкнул каблуками, взял руку Катерины и склонился в галантном поцелуе. Затем он проделал подобную операцию с Орысей.

– Пойдем, Николаша, побеседуем. – Леонид увлек друга к двери.

Девушки молча смотрели им вслед, и каждая держала на весу поцелованную руку.

– Что же теперь делать? – задумчиво спросила Орыся, разглядывая свою правую кисть, как инородный предмет. – Наверное, не буду мыть неделю. Или загипсую. Губы! Теплые, мягкие, как у теленка. Вот это местечко, Катя, смотри, здесь, около родинки – моя самая смертельная эрогенная зона. А он сюда и залепил. Чувствую, я уже немного крейзи, в смысле схожу с ума.