– Да вы проходите, – сказала Галина, с видимым любопытством наблюдавшая за изменениями его лица. – Вперед, вперед, не стесняйтесь. И не надо разуваться: когда я работаю, у нас довольно пыльно.

Вслед за хозяйкой Александр вошел в комнату, совершенно не обремененную мебелью, зато уставленную тазами и чем-то вроде бельевых бачков, из которых и исходил тот самый сыровато-пыльный запах, удививший Александра еще в прихожей.

– У меня в мастерской ремонт, – пояснила Галина, – видите, пришлось дома пока поработать, потому что сроки поджимают. На даче, конечно, тоже великолепно, но сейчас идут постоянные переговоры с заказчиком, он ко мне, я к нему, из деревни не наездишься, так что я расположилась вот тут. Извините, я сейчас. Чайник поставлю.

Она ушла на кухню, а Александр расхаживал между бачками и тазами, в которых размокали комья обыкновенной глины – то есть как раз не обыкновенной, не коричневой, привычной, а грязно-серой. В небольшом тазике лежал мелко, чуть ли не в пыль, наколотый кирпич. А из другого тазика, накрытого влажным полотенцем, выпирала какая-то невзрачная масса.

Александр зачем-то помял ее пальцами, потом отщипнул кусочек и попробовал слепить собаку – портрет Греты, которая внимательно смотрела на него снизу. Видом масса напоминала пластилин, а на ощупь была грубоватой. Собачья мордашка тотчас покрылась трещинками.

Но не эти атрибуты ремесла хозяйки интересовали сейчас Александра. Он шнырял взглядом по сторонам, отыскивая фотографию, о которой упоминал Гоша: фотографию Эльвиры Холмской.

Искал – и боялся найти. Почему? Сам не знал. Боялся, и все тут…

– Чайник я поставила, присаживайтесь. – Галина вошла неслышно, Александр даже вздрогнул. – Как ваше здоровье?

– Да ничего, спасибо. – Александр неловко сел в глубокое, несколько продавленное кресло. Пришлось сесть. И наверное, от чая не отвертеться, хотя его так и жгло нетерпением. Но эта женщина, которая его, по большому счету, спасла, заслуживает его признательности и внимания. – Как говорится, вашими молитвами.

– Что это у вас? – Галина заметила в его руках комок глины. – О, вы лепите?

– Да ну, баловство.

– Для таких мелких поделок эта глина грубовата. Она называется шамотная – это смесь для керамики. Я в нее подмешиваю толченый кирпич и корундовую крошку – получается что-то вроде арматуры, чтобы держала объем и формы скульптуры, не давала глине рассыпаться. Я люблю большие формы выводить, но никакие ведь палочки или распорки внутрь изделия не вставишь, чтобы держали, к примеру, голову или шею вот такому зверю. – Она кивнула в угол, где стоял разноцветный и красивый, как бабочка, причудливо изогнувшийся динозавр. – То есть я какие-то подпорки подставляю под изгибы, но это на день-два, потом глина как бы привыкает к своей новой форме и застывает. Я читала, что Врубель, когда скульптурой занимался, вставлял вместо арматуры внутрь своих изделий скомканную бумагу, потом она выгорала, но вещь уже держала форму. А одна дама у нас в Нижнем делает скульптурки, так она даже опилки древесные подмешивает в глину, вернее, такую пыль, спил, можно сказать, а еще казеиновый клей, но, конечно, тут обжигать нельзя, все рассыплется.

– А почему глина такого странного цвета? – спросил Александр, размышляя, как бы это половчее перейти к вопросу о фотографии. Его смущали испытующие взгляды и хозяйки, и собаки. Казалось, эти две женщины (ведь Грета тоже была особа женского пола!) его насквозь видят и прекрасно понимают, что он одержим какой-то своей целью.

– В смысле почему – странного?

– Ну, серая какая-то.

– А, ну это смесь дивеевской глины и фаянсовой, облагороженной. Никогда не видели? Но у нас очень многие керамисты этим составом пользуются. Красная глина, терракота, идет в основном на гончарку, а эта – для скульптур. Поскольку она сама белая, то на нее и эмаль белая легче ложится, и пигменты ярче смотрятся. Я вообще предпочитаю белый фон для разрисовки. Грета, фу!

Собака вдруг подошла к Александру и положила голову ему на колени, глядя прямо в глаза.

– Никакое не фу, – сказал он поспешно, странно растроганный, и погладил круглую сильную голову. – Мне очень приятно. Знаете, я где-то читал, что Маяковский после поездки в Америку возмечтал иметь ручного бегемотика, чтобы сидел под столом, как собака, и уверял, что сам видел такого в Штатах: якобы стоил шесть тысяч долларов.

– Странные ассоциации… – усмехнулась Галина. – Хотя да, стаффордширский терьер – достаточно экзотическая порода. Эту собаку мой муж на улице нашел. Ее то ли выгнали, то ли она просто потерялась, я потом объявления давала, но никто не отозвался. Так и прижилась. Гретой уже мы ее назвали, перепробовали несколько имен, на Грету она и стала отзываться. Странно, что она к вам так расположена, вообще-то она женское общество предпочитает. Бывало, зайдет ко мне кто-нибудь из соседок, Грета непременно с нами сядет и с первого до последнего слова весь разговор выслушает. А если ей кто-то нравится, начинает прижиматься, на руки лезет. К Эле, например, на колени то и дело вскакивала.

Александр поднял глаза от прижавшейся к нему Гретиной головы и наткнулся на взгляд Галины:

– К какой Эле? Вы имеете в виду…

– Ну да, я имею в виду ту самую Элю, в квартире которой вы попали в такую дикую историю, – кивнула Галина. – Кстати, что-нибудь узнали нового об Эльвире? Милиция ищет ее?

Александр понял, что хозяйке не менее интересно поболтать о своей соседке, чем ему. На душе стало полегче – теперь можно не бояться показаться неблагодарным, перейдя прямо к делу.

– Пока ничего не известно, кроме уверений двоих людей, что они эту самую Элю видели буквально на днях. Мой шофер клянется, что она выходила из дома, пока он меня ждал. И еще один человек говорил…

Александр замялся, отвел взгляд. Почему-то не хотелось рассказывать Галине об откровениях Палкина. Если упомянуть об этом, то придется поведать и о приключении, в которое он впутался. Вряд ли это добавит ему престижа в глазах этой женщины. Выглядеть сексуальным маньяком, который оказался персонажем не столько трагедии, сколько фарса, как-то не хотелось. Да и вообще – ну не мог он ни с кем говорить на эту тему. Органически не мог! Довольно того, что рассказал об этой истории в милиции, – это раз, и Манихину с Серегой – это два. И сто раз потом покаялся, честное слово! Чем дальше в прошлое отодвигалось случившееся, тем меньше злобы к ней чувствовал Александр. Он хотел только понять, почему для того, чтобы передать некоему человеку послание от его смертельного врага, незнакомой женщине понадобилось искусить незнакомого мужчину и напоить его так пьянящим вином, от которого до сих пор голова кружилась. Только не об алкоголе речь, не об алкоголе!

Александр поднял глаза на Галину, которая смотрела на него чуть исподлобья, очень внимательно.

– Вы не могли бы… не могли бы дать мне на время фотографию вашей соседки? Говорят, у вас есть фото. Я хочу его показать этим двоим людям, которые ее якобы видели.