Звуки накатывали из глубины подземелья. Выдавая жизнь, прячущуюся под оледеневшей землей. Сейчас очень жалел об отсутствии огнемета. И гранат. Желательно пяти стареньких «эфок». И хотя бы АКСУ. В тесноте ему бы хватило. Но придется работать имеющимся. Выбор невелик.

За углом негромко что-то шепнули. Смех, чистый и звонкий, девичий, рассыпался жемчугом. Нормальная человеческая жизнь. Так смеются только чему-то и кому-то хорошему. Любовь, не иначе. Ну, что поделать, всякое бывает. Азамат вжался в стену, втянув сухой едкий запах, увидел мелькнувшие силуэты. И впрямь, девчушка и паренек. Мужик-то всяко кряжистее был бы. Да и женщина – тоже. Парочка, не заметив тени в коридоре, пропала в каком-то проеме.

Простая человеческая страсть хороша многим. Радостью, самой жизнью, взрывающейся сполохами жидкого огня в крови, ласковым упругим теплом под руками… Да много чем, включая спокойные нервы и полноценное функционирование организма. Сейчас для Азамата страсть оказалась хороша своей глубиной. Той, откуда выныриваешь с неохотой и где ничего не замечаешь. Не слышишь и не видишь. И не чувствуешь.

Стеклянная лампа с фитилем и маслом света давала едва-едва. Ровно чтобы заметить блеск пота на тугой молодой коже. А уж кто блестел голой спиной к нему и коту… неважно. Саблезуба пришлось останавливать. Кот вошел в раж и точно начал бы урчать, дорвавшись до вражин.

Копье ударило два раза. Молниеносно и точно. Пробило сердце, войдя в спину, и, тут же вернувшись, змеиным жалом ударило в горло хозяина острых коленок, торчавших вверх. Звуков они не издали, удача прочно держалась Азамата. Счет начался.

Лампу он прихватил с собой. Выкрутил фитиль больше, вполне понимая – как лампа пригодится. Главное, чтобы вся семейка сейчас оказалась в сборе. Положившись, само собой, на часовых. А посчитать он их посчитал, насколько смог.

Пятеро ушли к пещере. Часовые точно менялись после их прихода. Так что внутри – еще трое крепких мужиков. И, наверняка, один какой-то старый пень – за главного. Без такого не обойдется. И бабы. Раз в набег не ходили, то их мало. И дело не в патриархате ни шиша или там – женщине очаг с кошкой, мужику собака с двором. Просто маловато здесь баб, вот и все. По одной на каждого-то вряд ли приходится. То-то тот, зарезанный в боковом ходе, радостный такой был. Дорвался до женщины, угу.

Саблезуб еле слышно загудел. Огромным и ужасно опасным шершнем. Или как остатки проводов на ЛЭП в бурю. Низко и страшновато… Кто-то еще идет? Нет… Хомяк.

Хомяк смотрел на него. Широко раскрытые глаза смотрели насквозь, не видели и обвиняли одновременно. Свет факела, трещавшего на стене, прыгал, метался по лицу, искажая и без того неровные его черты. Азамат скрипнул зубами, отводя взгляд. Не стыдно и не больно, лишь напитаться злобой еще больше. Сколько их тут? Много. Считать он не стал, глупо. Их беззвучные крики, висевшие в темноте, говорили громче любого точного числа. Много. Много страшных мук, горя, агонии и огромная бездна боли. Снежные твари не любили убивать быстро. Хомяку повезло.

Лица, те самые, содранные, а не срезанные. Их было меньше. Присохшие остатками крови и лимфы, распятые древнегреческими орущими масками. Сухие, со шрамами морщин, бледно-желтой и коричневатой кожей. Какой силищей нужно обладать, чтобы сдирать их с черепа?

Так… так… так… жилка на виске колотилась уже непривычно. В ОСНАЗе она просыпалась чаще. Тогда Азамат считал неверно, думал, увидел все на свете, и горем-бедой не удивишь. Ошибался, как и во многом другом. Жилка первое время волной жизни колотилась частенько, потом спала, привыкла, приучилась видеть смерть в любых обличьях. А вот прямо сейчас взяла и проснулась.

Так… так… так… Не вовремя, подружка, ох, не стоило. Азамат несколько раз вдохнул-выдохнул, стараясь успокоиться. Ярость полезна и хороша, но не безумная, до алого в глазах, и класть болт на железяки, торчащие из собственного тела. Он один, все умерли, Саныч не вылечит. Стоять, боец. Не проваливаться, стоять!

Получилось… Сдержал сам себя. Азамат выдохнул, смахнул пот, не понял, когда успел упереться руками в стену, упереться до дрожи в сведенных мускулах. Держись, малай, ты молодец. Кот, стоя на задних лапах, заглядывал в лицо, беззвучно мяукал, переживая. Азамат погладил теплую башку. Хватит падать в обмороки, курсант, собрался…

А экзамен-то, если вдуматься, серьезный. Не стоит думать и вспоминать, но так Азамат еще не пытался победить. Один против скольких? Какая разница.

Коровьи черепа-то им зачем? Да большие, смотри-ка чего. Двух– и трехглазые, лобастые, с черными гнутыми копьями рогов. Не иначе как бычьи. Быки сейчас вымахивали такие – куда там легковушкам прошлого до их размеров. Да и некоторым внедорожникам – тоже. Да и хрен с ними, так-то. А это что?

Пришлось поднести лампу, откинуть тряпку, накинутую на колпак.

Хренотень какая-то… Пят'ак… Азамат не особо верил глазам.

В Беду чего только не случается. Иногда кто-то пытается донести увиденное до других. Чаще всего его принимают за идиота.

Если к бычьему черепу белым пририсовывают мощное мужское тело, глупо оно? Для двадцати лет Беды – черт знает. Но пока таких вот, с рогами на голове, Азамату встречать не приходилось. Не нравилось одно. У обоих страшноватых силуэтов, намалеванных по сторонам прохода, были одинаковые татуировки. Череп и кинжал. Четко прорисованные на плече, левом. Азамат почесал собственное. Интересно…

Уколова крикнула. Кот зашипел, развернувшись к ее голосу.

Тактактак?… – поинтересовалась жилка. Так… – ответил Азамат, закрывая глаза. Черт с ним. Все получится. И шагнул вперед.

Прямо через плотные шкуры, завешивающие вход.

В смрад и духоту большущей полости бывшего бункера.

К женщине, ставшей ему другом.

Думай холодной головой. Бей горячим сердцем. Работай твердыми руками. О, да. Так и говорили наставники. Голова, курсант, – твое главное оружие. Азамат даже не спорил. Так и есть. Но если чуток добавить злобы и дикой ярости, родившейся очень давно? И даже не на этих ублюдков, жрущих человечину? Да. Аллах велел забивать таких камнями. Всевышний и Мухаммед явно знали, о чем говорили. И вряд ли их не поддерживал Иса и остальные. Азамат улыбнулся. Беда, ее он и ненавидел. Беда делает людей зверями. Но, даже становясь зверем, Пуля не ел людей. А они жрали. Все. И смерти не избежит никто.

Пуля влетел в сам бункер пулей. Такой же четкой и такой же раскаленной. Только снаряд полыхает от скорости и трения. А Азамат горел из-за бешенства. Уколова закричала еще раз.

Вырытая яма – посередке. Котел на треноге. Костер. Баба мешает варево половником. Факелы по стенам. В углу – нары, накрытые мехом. Два голых тела в углу на шкурах. Еще одна девка, молодая. Сидит в кругу трех мужиков. Двое рядом с сухим седобородым упырем с ножом. Зачем нож? Странный вопрос.

Срезать одежду со стреноженной и примотанной к косому кресту Уколовой. Из одежды на ней остались майка и теплые кальсоны. Карие глаза впились в Азамата. Вспыхнули радостью. Ожгли надеждой. Все верно, подружка, наши пришли.