Он извлек из кармана бусину и вложил ее в ладонь Кулану. Все с любопытством подтянулись к бусине, многие даже привстали.

— Признаю, она, — вымолвил староста и добавил: — Когда-то я за нее немало Антеро сулил. Не продал. А вот теперь… И что он на север подался? Смотрите все. Если та бусина, то подтверждайте.

Он отдал бусину колдунам, а те передали дальше. Каждый считал своим долгом повертеть диковину в пальцах, рассмотреть внимательно золотой знак, чуть ли не обнюхать. Но все как один подтвердили: она. Только Хейки Саволяйнен по обычаю громко высказал:

— Похожа. Да, может, и не она. Не подтверждаю.

— Хилке пусть дадут, — попросила Горислава. — Она вернее всех скажет.

Кулан отдал вернувшуюся к нему бусину девушке.

— Скажи, милая, та ли бусина? — обратился староста к Хилке.

Она взяла бусину, поднесла к лицу, всмотрелась пристально и… улыбнулась, так и расцвела, словно сон счастливый видела.

— Она, — прошептала Хилка. — Та самая! Дядя Кулан, можно, я еще погляжу?

Кулан удивился, но разрешил:

— Гляди, конечно…

— Вот оно, колдовство! — заявила, не медля, Неждана. — Что это с дочкой моей сделалось? Суженый ее, значит, утоп? А она в игрушку эту едва заглянула и тут возрадовалась? С чего это, а? Или мертвяк этот там чары навел? Не бывать Хилке за ведьмаком! Мыслимое ли дело — мертвого любить, ему улыбаться! Разве не околдованный человек может такое?

«Эх ты, поди ж ты! — закипел внутри Мирко. — Не могла сокрыться! Что скажешь теперь? Нешто и впрямь Антеро там показался?» Но долго сердиться на Хилку он не смог: именно сейчас она была схожа с Риитой, как сестра-близняшка, и даже более. И ему стало казаться, что это все же Риита, что кругом какой-то непонятный обман, что пелена какая-то стоит у него перед глазами и не хватает только, чтобы невидимая рука смахнула это наваждение. Он уж готов был разнять губы, чтобы позвать ее, как давеча, но тут голос колдуна вернул его из прошедшей ночи в сборную избу:

— А ну, сказывай, девица, что там видно? Да не вздумай обманывать, а не то…

Он поднялся, и в полумраке, окутавшем избу — солнце снаружи почти вовсе зашло, — казалось, что и без того высокий старик стал еще выше. Словно не колдун Калеви это, а сам Старик, главный бог хиитола, смотрит горящими очами. Да и кто знал, может, и вправду сошел на землю могучий бог, вселившись в тело колдуна?

От испуга и неожиданности Хилка выронила бусину, и та покатилась по полу прямиком к ногам так и стоявшего посреди избы Мирко. Хорошо, что пол в избе был сработан на совесть, без единой мелкой щелочки. Мирко не успел подумать ничего, как бусина была у него в руках и руки сами поспешно засунули ее обратно в карман.

Произошло все это во мгновение ока, никто и спохватиться не успел, один кудесник заметил все.

— Вот и суд божий свершился! — Мудр Любавич ударил оземь посохом, и даже колдун не стал ему перечить. — Кому бусиной этой владеть, она сама выбирает. И нечего играться с ней, как детям малым. Еще не доставало, чтобы из-за нее передрались, как псы из-за кости!

— Я и говорю — колдовство черное! — не унималась Неждана, хотя муж держал ее за руку, чтобы с места не сорвалась, скандала не учинила на сходе. — А ты, староста, сему потворствуешь! И вы, кудесники, туда же! Не бывать по-вашему! Один проклятый уже в болоте своем утоп, и вас всех…

— Замолчи! Одного греха нам мало?! — Это Ристо Саволяйнен, лицо коего уже переменило за вечер все оттенки бледности, рванул жену за руку к себе и зажал ей ладонью рот. — Не обессудьте, люди добрые, простите! Не могу я вам ныне всего сказать, — с трудом проговорил он срывающимся голосом: здорового, крепкого мужика будто лихорадка-трясовица одолела — дрожал, как заячий хвост. — Вы сход ведите, все, как есть, узнайте, а я от слов своих отказываюсь! Ничего я не знаю! А что знаю, про то одному Калеви расскажу, и тебе, Кулан! Отпустите меня сейчас, не то Неждана на всю общину худа накличет!

С этими словами он, как сноп, подхватил на руки Неждану, всхлипывавшую судорожно и уже переставшую сопротивляться его хватке, и бросился вон из избы, только дверь хлопнула.

Повисла неловкая, гулкая после крика и обличений тишина. И тут охватившее было всех ослепление отступило. И первой, как ни странно, опомнилась Хилка.

— Дядюшка Кулан! Мудр Любавич! Дедушка Калеви, сядьте, сделайте милость. И ты, Мирко Вилкович, тоже сядь! — Старики и Мирко послушались, только Кулан Мабидун, точно бык, упрямо продолжал стоять — обязанность старосты не позволяла ему допустить, чтобы слово на сходе без спросу взяла девушка юных лет.

— Дядюшка Кулан! — снова попросила Хилка. — Ты же сам говорил, что как Мирко речь кончит, меня спрашивать станете. Так дозволь, я сама скажу сначала?

— Говори, Хилка, — разрешил Кулан и лишь после этого уселся на лавку.

— Вот что я сказать хочу. Перво-наперво, это про Антеро: нет, не зарекался он мужем мне быть, и я ему слова своего не давала. Вернуться, меня с собой забрать — это было, а о свадьбе никакого уговора не было, а уж тем паче с родительницей моей или отчимом. Правда это. Второе то, что нет у меня дитя от Антеро. Не тронутая я им осталась, хоть и хотела того. И это правда. Третья правда то, что только вот сейчас живого мне бусина Антеро показала, на холме, сосной поросшем. Не знаю, где такое. Грива высокая, и ветер там сильный гуляет.

— За болотом это, Хилка, — подал голос Мирко. — С северной стороны. Там бы ему сейчас и быть, если бы жив остался. — Мирко, несмотря на бурные перемены на сходе, никак не надеялся на то, что все происшедшее выйдет без последствий и для Антеро, если дознаются, что тот жив-здоров, и для всех остальных, ставших уже близкими ему людей.

— Верю тебе, — наконец Хилка смогла изобразить на лице скорбь. — Только так радостно мне стало, когда в бусине его увидела, что обо всем забыла, и в то поверила, что жив он. Значит, разумею, в Ирий светлый он на дороге. И славно. И еще одна правда есть. Оттого и мать моя зла, и Ристо Саволяйнен, отчим мой, напраслину на Ахти возвести решился. А только правды той сказывать я не буду, пусть сам Ристо, как сейчас обещался, дядюшке Кулану почтенному да дедушке Калеви расскажет, коли сумеет. Мне же ныне от правды той никакого проку нет, промолчу лучше…

— Что скажете, большаки? — обвел избу взглядом Кулан.

Все молчали, соображая, и тут поднялся опять Ярри Сало. В избе совсем стемнело уже, только бледное лицо Хилки, серебряный обруч Мабидуна, сметанная голова Ахти и вот теперь седина Ярри выделялись расплывчатыми пятнами.

— Свечей не зажигайте, — тяжело и размеренно начал он. — Понеже, мнится мне, речь моя последней сегодня будет. А последней потому, что зря мы весь этот сход затеяли. Одно обидно: поздно это уразумели. Да хорошо хоть, что уразумели. Все ж польза, какая-никакая.

— Это отчего же? Растолкуй нам, неразумным, — поинтересовался Матти Виипунен.

— Оттого, Матти, что как бы ни рядиться, а Антеро мы все одно потеряли. Ну, вернули б даже — что далее? Нешто ты бы его по-своему жить заставил?